В тот день Алистрина так и не решилась зайти в палату. Она лишь тихонько проникла в сестринскую комнату, пока там никого не было, и без всяких угрызений совести стащила бутыль со свежеперелитой от донора кровью.

Когда Шеймаса, наконец, выписали, Алистрина уличила момент, пока его мать ходила по магазинам и пришла в его квартиру:

– Пожалуйста, - она вложила в его ладонь конверт, что когда-то получила от Родерика, - уезжай в Ирландию.

Шеймас сделал вид, что не понял её и пошутил:

– Но мы и так на острове Ирландия.

– Ты понял, о чём я. Забирай мать, и переезжайте вдвоём в Дублин. Здесь у тебя будущего нет.

Шеймас немного помолчал, прежде ем сказать:

– Мне кажется, ты слишком драматизируешь. Я выздоровел, сейчас со мной всё в порядке.

– Тебя почти убили, - резко выпалили Алистрина, не в силах слушать его оптимистическую чушь.
– Подумай о матери, она ведь так тебя любит. Это неправильно, когда родителям приходится хоронить своих детей.

– Я и не собираюсь умирать в ближайшие сорок лет.

– Значит, ты прекращаешь активистскую деятельность?

– Нет, это моя борьба за родную землю, я не в праве её оставить только потому, что словил пулю и испугался. Мой долг продолжать говорить и кричать, пока нас не услышат.

– Не услышат, - горько констатировала Алистрина.
– Шеймас, если это единственное, что тебя держит здесь, то не волнуйся и уезжай. Я продолжу нашу борьбу за двоих.

Он долго смотрел ей в глаза, видимо, пытался понять, насколько серьёзны её слова.

– Я знаю, что у тебя на уме, - наконец, произнёс он.
– Это неправильно, так нельзя.

Алистрина лишь отрицательно мотнула головой:

– Я знаю, что ты не посмеешь никому сделать больно. Такой ты человек, Шеймас, добрый и отзывчивый. А я не такая, назло я отвечу злом, потому что по-другому больше не могу. Четыре года я терпела, а больше не стану.

– Почему четыре?
– не понял он.

Алистрина осеклась. Вербовка и приезд в Ольстер сильно изменил её взгляды на жизнь и саму себя, но Шеймасу знать об этом не нужно и даже нельзя.

– Четыре года назад мы познакомились, на демонстрации, помнишь?

Улыбка осветила его лицо, значит, тот день был дорог его сердцу. Но тут вернулась мать и разговор Шеймаса и Алистрины сошел на нет.

– Почему ты вчера не ходила в церковь?
– Тут же женщина решила попрекнуть Алистрину.

Это было трудно объяснить. Александра Гольдхаген могла вводить в заблуждение окружающих и называть себя Алистриной Конолл, урожденной ирландкой-католичкой из Кастлдерга, раз того требовала легенда. Но церковь не то место, где уместна ложь - Бога обмануть не получится. А она другой веры и при крещении нарекли её другим именем, молиться и принимать таинства научили иначе. Но даже этого Александра не делала уже много лет.

– Давно ты была на исповеди?

– Давно, - честно и пристыженно призналась она.

– Очень плохо, - насупилась мать Шеймаса - А ещё крест носишь, неправильный какой-то...
– и, больше ничего не сказав, удалилась на кухню.

Алистрина вновь сунула Шеймасу конверт. На сей раз он открыл его и удивлённо спросил:

– Откуда у тебя эти деньги?

– Аванс.

– За что?

– За будущую покорность.

Шеймас протянул конверт обратно, но Алистрина его не приняла.

– Откажись, - умоляюще произнёс он.
– Верни их обратно.

Алистрина отвела его руку с деньгами от себя и с нажимом сказал:

– Уезжайте вдвоем в Дублин.

– Тогда поедем все вместе, втроём.

Она покачала головой.

– Но ты ведь приедешь потом?
– сдавшись, спросил Шеймас.

– Конечно, - тут же кивнула Алистрина, прекрасно понимая, что вряд ли так и сделает.

– Когда?

– Скоро. Разберусь со своими делами и приеду.

– Тогда я подыщу нам квартиру, присмотрю и тебе работу. А потом проедем вдвоем по всему острову, посмотрим все курганы и круглые башни.

– Сдались тебе эти башни.

– Это ж наша история. В них есть загадка.

Алистрина только кратко кивнула. Кажется, и Шеймас прекрасно понял, что ничего из этого у них не случится.

Через три дня Алистрина проводила Шеймаса с матерью к автобусному вокзалу. Вечером она уже была в штабе, где командир сказал ей:

– Ты говорила, что терпение твоё иссякло. Говорила, что ждёшь приказа. Так вот, слушай мой приказ...
– он вложил в её руку револьвер, но не успел закончить речь, как Алистрина тут же спросила: