Компромиссы здесь были неизбежны. Они весьма ощутимы.

Например, в поэме «Сад», вышедшей отдельным изданием в 1936 году. Это поэтическое жизнеописание местного садовода-мичуринца Ф. Самцова. Писалось оно по заказу Горького, который призывал писателей к созданию произведений о «великих маленьких людях», творящих своим трудом новую социалистическую эпоху. Семеновский принял это предложение, потому что ему была изначально близка тема «великого маленького человека», но в несколько ином, нежели мыслил Горький, ракурсе.

Поэта привлекали не ударники коллективного труда, не «гайки великой спайки», у которых «вместо сердца пламенный мотор», а, говоря языком Андрея Платонова, «сокровенные человеки», чувствующие тайную красоту жизни и стремящиеся делами своими по крайней мере намекнуть на ее существование. Горький же требовал «патетического, пафосного очерка» [260] .

Но именно патетическая, пафосная очерковость испортила «Сад». Наряду с замечательными поэтическими акварелями, лирическими откровениями, соответствующими мечтам героя и самого поэта о создании прекрасного сада, которому не страшна никакая зима, здесь встречаются «казенные» советские места с непременным прославлением советского строя. Поэма растянута, а многоречивость не в духе «настоящего» Семеновского.

Гораздо ближе к себе оказывается Семеновский в стихах и очерках о Волге, Палехе, Мстере, созданных в 30-е годы.

С Волгой у Дмитрия Николаевича связаны самые счастливые мгновения его жизни. Они, между прочим, зафиксированы в письмах В. Г. Семеновской к П. А. Журову 1960-х годов, написанных уже после ухода поэта из жизни.

В одном из них она вспоминает май 1929 года, когда Семеновские снимали дачу в Плесе. «Милые Митя и Коля тех лет стоят возле меня. Все я помню, все вижу!» И дальше после этого признания Варвара Григорьевна рисует картинки того «летнего счастья», закружившего семью Семеновских, «Волгой, лесами, фиалками, земляникой». «Лето в тот год, — вспоминала жена поэта, — было очень хорошее. Если и шли дожди, то грозовые, обильные. После таких дождей все точно умывалось и становилось еще прекрасней <…> Волгой не могли налюбоваться. Она в то лето пленила на всю жизнь. Уехали мы из Плеса в первой половине сентября. Дни стали короче, небо и вода ярче. Когда пароход отошел от пристани, мы стояли все трое на палубе, прижавшись друг к другу. Так грустно было покидать Плес» [261] .

То лето осталось в поэзии Семеновского в прекрасном стихотворении «Плес», написанном в 1932 году. Поэт обращается здесь к одному из самых счастливых мгновений жизни. Обращается в предчувствии новых суровых испытаний (через год — тюрьма). Но, может быть, именно поэтому то лето становится еще дороже автору, и ему хочется вновь и вновь вспоминать чудесный Плес:

Часто такого рода стихи даже доброжелательно настроенные критики зачисляют по части мастерски выполненного лирического пейзажа, где на первом плане красота русской природы как некая внеличностная материя. На самом деле лучшее в лирике Семеновского советского периода соотносится с памятью о той тайной Руси, которая грезилась ему в молодости, чье преображение он пытался явить в первые годы революции и чей образ снова стал глубоко потаенным в новые жестокие времена. Можно говорить о сокровенном диалоге поэта с природой, о той особой «весенней радости-печали», которой окрашен этот диалог. Как подметил Лев Озеров, эта «радость-печаль является сущностью лирики Семеновского <…> Это лиризм проникновенной и чуткой души, отрытой для впечатлений жизни и закрывающейся и никнущей при столкновении с житейской подлостью, пошлостью, лицемерием, ложью, фарисейством» [262] . Одно здесь кажется не точным: слово «никнущая» применительно к душе поэта. Нет, она не никла перед окружающим злом, а снова и снова искала выход, пробиваясь в свое заветное пространство. Тогда открывался, например, Палех.

О родственности поэзии Семеновского поэзии Палеха первым рассказал Ефим Вихрев. Еще не были написаны стихи о палешанах, а в главе «Соцветие Иванов» автор книги «Палех» запечатлел содружество палехского художника Ивана Вакурова и поэта из Иваново-Вознесенска: «… Как они похожи друг на друга! К каждому из них как нельзя лучше подходят блоковские строки:

Не знающие друг друга, они воспевают — один красками, другой словами — одинаковые чувства, одну природу. Их роднит осветленная грусть, любовь ко всему, что лучится, теплится и зеленеет <…> Они никогда не видели друг друга, но мечты их встретились на маленькой коробочке из папье-маше: художник причудливо облек в краски стихотворение поэта „Леший“» [263] .

Семеновский был глубоко благодарен Ефиму Вихреву за его открытие Палеха. В произведениях друга, по мнению поэта,

(«Ефиму Вихреву», 1933)

Ивановский вождь рапповцев В. Залесский в журнале «Атака» еще в 1930-м сигнализировал о том, что в книге Е. Вихрева «Палех», где сам тон рассказа «доказывает предельную степень обалделости автора перед чистым искусством палехских художников» (каков, однако, стиль! — Л. Т.), Семеновский предстает в своем истинном (читай, враждебном для рапповцев — Л. Т.) виде «мечтательного поэта» [264] . При этом В. Залесский не преминул отметить, что и тот, и другой писатель примыкали к группе «Перевал», находящейся под влиянием «идеалиста» А. Воронского.