И только природе дано сохранить ушедшую в небытие тайну материнского присутствия в этом мире. Об этом с потрясающей лирической силой Семеновский написал в одном из лучших стихотворений конца 20-х годов «О, грустный покой повечерья…», которое кончалось такими словами:

В начале 30-х годов Семеновские настраиваются на переезд в Москву, куда в разное время перебрались многие друзья Дмитрия Николаевича. Начались квартирные хлопоты, которые не увенчались успехом. Причина этого во многом внутренняя. Современный биограф поэта свидетельствует: «Литфонд предложил „уплотнить“ жилплощадь сосланного в Казань Карпова. Жена опального писателя с тремя детьми, от двух до десяти годов, проживала под Москвой в двухкомнатной квартире. 5 ноября 1931 года Дмитрий Николаевич приехал в Красково и, познакомившись с Карповой, воочию убедился, что уплотнять ее безбожно. Но других вариантов не предвиделось…» [257] . Вспоминая эти трудные времена, Варвара Григорьевна, жена поэта, писала в письме П. А. Журову (22 декабря 1960 г.): «Жизнь у всех была тяжелая, а у нас особенно. Я и он в эти годы были очень бедны. А может быть, все к лучшему? Ведь за этими годами шел 1937 год. Чем бы он мог кончиться для Мити в Москве — неизвестно…» [258] .

В. Г. Семеновская умалчивает в этом письме о 1933 годе, когда ее мужу пришлось вплотную столкнуться с репрессивной государственной машиной, и он с 26 ноября по 19 февраля 1934 года находился под следствием в Ивановском отделении ОГПУ.

В сравнении с тем, что творилось в 1937 году, этот тюремный эпизод из жизни поэта относительно благополучен. Но зарубка на душе осталась на всю жизнь. Долгое время протокольные обстоятельства ареста Д. Н. Семеновского были совершенно не известны. И только в середине 1990-х годов, благодаря усилиям представителя группы общественных связей УКГБ по Ивановской области В. Д. Панова, многое стало проясняться.

Дело Семеновского было непосредственно связано с якобы существовавшей в Иванове в начале 30-х годов анархической контрреволюционной организацией «Союз справедливых», которую возглавлял сорокалетний техник Михаил Григорьевич Егоров-Кремлев. В его группу, согласно протоколу, входили еще четыре ивановца и среди них трое журналистов из газеты «Рабочий край». Семеновского из этих четверых взяли в последнюю очередь. До этого велась обработка его «сослуживца». (Так по этическим соображениям именует В. Д. Панов человека, который до ареста считался другом Дмитрия Николаевича). «Сослуживец» после недельной работы с ним показал, что Семеновский был активным членом этой организации. А главное — решено было использовать в контрреволюционных целях само его творчество.

Согласно показаниям «сослуживца», Егоров «особенно заострял вопрос о необходимости пропаганды идей анархизма через литературу…». Он рекомендовал «сослуживцу» написать критическую статью о творчестве Д. Н. Семеновского, «дав положительную оценку его произведений, большинство которых носит личные мотивы и настроения» [259] . Семеновский, когда его вызвали на предварительный допрос, все отрицал. Однако, будучи взятым под стражу, подтвердил факт знакомства с «анархическими» идеями Егорова и не отрицал сочувственного отношения к ним. Объяснял он это все, если верить протоколу, «психологией старого интеллигента, не перестроившегося в условиях советской власти».

Сейчас понятно, что многие следственные дела, которые велись в недрах ОГПУ, НКВД, КГБ, представляют собой фальсифицированные документы, где показания подследственных тенденциозно истолкованы в соответствии с заранее сфабрикованным обвинением.

Конечно же, никакой особой угрозы для сталинского режима горстка более или менее свободно мыслящих ивановских интеллигентов не представляла. Но власть боялась цепной реакции вольнодумия, а потому занималась жесткой профилактической работой, по существу, выдумывая всякого рода контрреволюционные организации, изуверствуя над психикой подследственных.

Не выдержал «сослуживец» и сдал своего друга. Потом он всю жизнь будет терзаться, вспоминая об этом. Семеновский вел себя во время следствия достойно, хотя и ему приходилось подписывать гадкие протоколы, где он выглядел жалким кающимся интеллигентом.

Окончательный приговор в отношении Семеновского гласил: обвинение по статье 58–12, но при этом было решено зачесть в качестве наказания срок предварительного заключения и освободить поэта.

Что это — редкостное везение или чья-то неожиданная помощь со стороны? Скорей всего — второе. Родственники Семеновского в один голос говорят, что в последний момент за Дмитрия Николаевича вступился А. М. Горький, и это определило исход следственного дела поэта. К сожалению, отсутствуют какие-либо документы, подтверждающие этот факт, но, с другой стороны, у нас нет никаких оснований не верить близким поэта.

Доподлинно известно, что с предъявленным ему в 1933 году обвинением Семеновский прожил всю оставшуюся жизнь. Оно было отменено только 13 апреля 1989 года.

Конечно же, нравственно и физически (в тюрьме нажита язва желудка) травмированный поэт чувствует себя после перенесенных испытаний не лучшим образом. Ему довольно определенно дали знать: будешь писать, как раньше, — уничтожим. Но отказаться от себя означало тоже своего рода уничтожение. Означало творческое самоубийство. Начинается по-своему мучительный поиск достойного примирения с действительностью. Семеновский искренне хочет найти свою нишу в социалистической действительности, нишу, где бы он, не изменяя своим глубинным поэтическим взглядам, выглядел бы советским поэтом.