Шрифт:
Женский образ в лирике Семеновского сороковых годов заставляет вспомнить Ярославну из «Слова о полку Игореве», над переложением которого поэт работал перед войной. В этом образе, безусловно, есть и черты Богородицы из цикла «Иконостас», вошедшего в первую поэтическую книгу поэта:
В радуге Божия горница. С грустью на землю взирая, Света святая поборница Ходит полянами рая. Травы сбирает целебные, Звезды мерцают на плате. Гимны поют ей хвалебные Легкокрылатые рати.Она в стихах сороковых годов, неся боль в раненом сердце, не перестает верить в добро и красоту. И именно ее присутствие в жизни поэта вносит ноту благодарности судьбе, какой бы тяжелой она ни была. Недаром лирическое «я» в поздних стихах Семеновского часто переходит в лирическое «мы». Они вместе и в радости, и в горе. Им обоим ведом дух высокого бродяжничества, который делает их свободными от мелкотравчатых страстей:
Мы с тобой — совсем бродяги: Нам бы лишь леса, Ледяной родник в овраге, Тропка средь овса. Мы с тобой — совсем цыгане: Спать бы нам в стогу, Жечь костер в ночном тумане На сыром лугу. И не надо нам богатства, Лишь бы в смене лет По дорогам любоваться Нам на вольный свет.(«Мы с тобой — совсем бродяги…»)
Годы, испытания не сломили «очарованного странника» Дмитрия Николаевича Семеновского. Его негромкий, но такой чистый голос сегодня дорог тем, кто дорожит красотой слова в русской поэзии, благой вестью, заложенной в нем.
Поэзия Семеновского вносит в «ивановский миф» одну из самых светлых красок. Эта поэзия заставляет людей вспомнить о том лучшем, что в них есть…
Недавно в Иваново приехали земляки Семеновского из районного поселка Савино, недалеко от которого находится родина поэта — село Меховицы. Приехали, узнав, что современные вандалы разбили барельеф на доме, где долгие годы жил Дмитрий Николаевич. Теперь памятная доска восстановлена. На ней выбиты слова: «В этом доме с 1923-го года по 1960 год жил настоящий русский поэт Дмитрий Николаевич Семеновский». Может быть, в этой надписи, сделанной земляками поэта, и нарушены какие-то каноны мемориального письма, но по существу сказано правильно.
Глава VIII. Иваново в жизни и творчестве Анны Барковой
Анна Александровна Баркова родилась в Иваново-Вознесенске в 1901 году и прожила в нем до 1922 года. Потом она по приглашению А. В. Луначарского переехала в Москву. Жила в Кремле, работая личным секретарем наркома просвещения. В 1924 году произошел разрыв строптивой Барковой со своим высоким покровителем. Десять лет неустроенной московской жизни. В декабре тридцать четвертого — арест. Пресловутая 58-я статья. Потом — три лагерных «путешествия». География: Караганда, Воркута — Абезь, Кемерово — Иркутск — Потьма. В Москву возвратилась только в 1965 году, где и умерла в 1976 году.
54 года из прожитых семидесяти пяти Баркова прожила вне Иванова. Казалось бы, страшная «неивановская» жизнь должна была вытеснить память о городе, где прошли ее детство и юность, но этого не произошло. И в Москве, и в лагере Баркова постоянно оглядывается на свое ивановское прошлое, находя в нем в какой-то мере разгадку своей трагической судьбы.
Именно Иваново-Вознесенск, дом, где она родилась, настроили ее детскую душу на особое романтическое восприятие жизни. Анюта Баркова возненавидела ивановскую бытовую действительность. В незаконченной поэме «Первая и вторая» (1954), которая писалась в лагере, Баркова так вспоминала город своего детства:
Итак: она фабричной гарью С младенческих дышала дней. Жила в пыли, в тоске, в угаре Среди ивановских ткачей. Родимый город въелся в душу, Напоминал ей о себе Всю жизнь — припадками удушья, Тупой покорностью судьбе. Там с криком: «Прочь капиталистов!» — Хлестали водку, били жен. Потом, смирясь, в рубашке чистой Шли к фабриканту на поклон. «Вставай, проклятьем заклейменный!» — Религиозно пели там, Потом с экстазом за иконой Шли и вопили: «Смерть жидам!»Мистическая жуть русской провинции [267] с ее угарной скукой и судорожными, бессмысленными порывами к какой-то неизвестной, другой жизни — таким предстает Иваново-Вознесенск в этой поэтической зарисовке. Баркова по существу следует здесь за «черным» ивановским мифом, начатым В. Рязанцевым, Ф. Нефедовым, С. Нечаевым.
Что противопоставляется этой действительности? Первое и главное — личное, неповторимое, непредсказуемое я.
Уже с самого раннего детства Баркова чувствовала себя изгоем в окружающем ее мире. Дочь швейцара гимназии, она была нежеланным ребенком в семье, над которой витала мрачная тень вырождения. Четверо детей, родившихся до нее в этой семье, умерли. Анна родилась пятой. Непонятный, странный ребенок:
267
В своих «калужских» дневниках (1946–1947) А. Баркова писала: «Провинция мистически ужасна, была, есть и будет». (Баркова А. Вечно не та. М., 2002. С. 360. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием страниц).