– Китнисс, я не хотел причинить тебе вред, – начинаю я. – Все вышло само собой…

Я говорю от всего сердца, но Китнисс напряжена: она следит за моими руками, ожидая, что я нападу.

– Я наблюдал, как ты спишь, и… я скучаю по тебе. Очень скучаю…

Выражение ее лица меняется, становится растерянным, а серые глаза, наконец, встречаются с моими. Китнисс не верит мне или не понимает, что я пытаюсь сказать: она медлит, но все-таки качает головой.

«Нет».

Обреченно выдыхаю, принимая свое поражение. Даже если бы Китнисс могла говорить, вряд ли бы мне сейчас перепало больше, чем вот такой короткий отказ. Она не готова получать мои ласки – ей не нужна моя любовь. Дружба – это все, что просит Китнисс, а я постоянно забываюсь и отчаянно стремлюсь взять у нее то, чего нет.

– Я больше так не буду, – обещаю я, будто провинившийся ребенок. Конфета останется лежать в жестяной банке, которую родители уберут повыше от шкодливого чада.

Мой взгляд движется по полу, замечая, как Китнисс потирает одну босую ногу о другую: несмотря на относительно теплый воздух, пол довольно холодный.

– Иди спать… пожалуйста. Я сегодня останусь здесь, – машу рукой назад, указывая на гостиную. – Ты заболеешь, Китнисс.

Она скользит взглядом, вырисовывая путь, который должна пройти, и мы оба понимаем, что я стою между ней и выходом. Делаю несколько шагов в сторону, освобождая дорогу, и Китнисс, не медля, бросается к лестнице, быстро поднимаясь на второй этаж. Дверь ее спальни тот час же захлопывается, а я плетусь на место своей сегодняшней ночевки. «Давно не виделись, диван».

Я переворачиваюсь с бока на бок, пытаясь выискать позу поудобнее, и неожиданно слышу, как наверху раздается шум воды. Китнисс снова моется: соскребает со своего тела несуществующие отпечатки рук насильников, а со своих губ смывает мой ворованный поцелуй.

***

Просыпаюсь рано утром, несчастный и не выспавшийся. Шея затекла от скрюченного сна, так что мне приходится потратить несколько минут на массаж, чтобы хоть как-то размять измученные позвонки.

Бреду на кухню, завариваю чай и не спеша делаю несколько глотков. Теплый ароматный напиток ласкает горло, придавая телу бодрости. Выглядываю в окно – легкий туман стелется над водой белесой дымкой, а где-то вдалеке слабо кричит ранняя птица.

Лениво разворачиваюсь к холодильнику, распахивая его и решая, что сегодня готовить, когда краем взгляда замечаю странное: я хорошо помню, как вчера, вернувшись после пикника, я поставил корзину на стол. Сейчас ее там нет.

Беспокойство покалывает где-то в груди, когда я медленно поднимаюсь на второй этаж и, собравшись с духом, стучусь в спальню к Китнисс. Она не открывает. Пробую еще раз.

– Китнисс, я сейчас войду. Хорошо?

Дергаю за ручку двери, и она свободно поддается, впуская меня внутрь. Постель заправлена и пуста.

Быстрым шагом иду в ванную – никого. Пробегаю по коридору, распахивая все двери подряд; слетаю на первый этаж, заглядываю во все комнаты и, в конце концов, с леденящим душу ужасом понимаю: я в доме один.

Выбегаю на улицу, выкрикивая ее имя, торопливо обхожу вокруг жилища, собирая на ноги прохладные капли росы. Ничего.

Китнисс ушла.

Несколько часов я сижу в доме, подавленный и угнетенный, но стараюсь успокоиться сам себя. Китнисс взяла с собой корзину, значит, вероятно, какую-то еду. Ее вещи на месте – чемоданы она не собирала, значит, ушла недалеко. И не насовсем.

И все-таки я паникую: мне не помогают самоуговоры в том, что лес – стихия Китнисс. Она безмолвна. Какая бы беда не приключилась, Китнисс не сможет закричать или позвать на помощь. Что, если она случайно упадет и подвернет ногу? Что, если кто-то встретится ей в чаще и попытается обидеть ее? Понимая, что, оставаясь бездействовать, я ничем не смогу ей помочь, одеваюсь, беру с собой запасную кофту, нож и полную бутылку воды, после чего направляюсь в лес.

Не имею ни малейшего понятия, куда идти. Тропинки, которые опытный охотник бы, несомненно, нашел и правильно истолковал, для меня недоступны: я иду напролом, отчего упрямые ветки настойчиво царапают мне лицо, добавляя ран к тем, что ночью оставила на щеке Китнисс.

Я зову ее, стараясь внимательно смотреть по сторонам, боясь проглядеть беспомощное бессознательное тело где-то в соседних кустах. Но Китнисс нигде нет.

К наступлению сумерек я уже несколько раз подвернул лодыжку здоровой ноги, сильно проголодался и, осознавая собственную никчемность, наконец, собираюсь вернуться домой, с отвращением понимая, что я столько раз сворачивал и менял маршрут, что сейчас не могу сказать, в какую сторону следует идти.

Наугад выбираю направление и бреду вперед, игнорируя ноющую боль в измученном теле. Просто иду, иду, иду.

Видимо, в насмешку над прочими моими неудачами, мне везет, и я выхожу к дому. Удивленно моргаю, когда замечаю, что в окнах горит свет, и, внезапно воодушевившись, бросаюсь к своему жилищу. Распахиваю входные двери и замираю на пороге. Китнисс сидит за кухонным столом, целая и невредимая, пьет чай.

Она встает при моем появлении и быстро выходит навстречу, озабоченно рассматривая мои свежие царапины.

– Ты цела, – выдыхаю я, заодно скользя по ней взглядом.

Китнисс хмурится, тыча в мою сторону пальцем и качая головой.