Меня бесит это прозвище, и я усиленно дую в чашку, выплескивая свою злость.

Китнисс тоже смотрит на Гейла, напряженно, но с плохо скрываемым интересом. Хоторн сжимает в пальцах ручку кружки и, когда Китнисс начинает отворачиваться от него, его рука касается ее запястья. Все происходит в секунду, но по телу Китнисс пробегает дрожь, она делает инстинктивный шаг назад и покачивается, наклоняя поднос вперед. Третья чашка скользит вниз, и ее содержимое выливается точно на бедра Хоторна. Он морщится, охая от неожиданности, и привстает, но быстро берет себя в руки и оседает обратно на диван.

Китнисс, поняв, что натворила, делает неопределенные движения вперед-назад, а потом бросается на кухню, почти сразу возвращаясь обратно и сжимая в руке полотенце. Я уж решаю, что Хоторну перепадет возможность, когда Китнисс станет заботиться о нем, помогая оттереть штаны, но, к счастью, этого не происходит. Она подает ему полотенце, и Гейл снова нарушает правила: его пальцы касаются ее. Китнисс проявляет раздражение, буквально отдергивая руку, и тут же скрывается от нас, уходя в свою комнату.

– Ее нельзя трогать, – сообщаю я на случай, если Хоторн не в курсе, на что Гейл награждает меня снисходительным взглядом.

– Я слышал, Пит, – говорит он. – Только мы с ней старые друзья, тебя еще и рядом не было, когда она уже доверяла мне, как себе.

– Все изменилось, – резко говорю я.

– Точно, – Гейл улыбается, хотя его улыбка кажется искусственной. – Изменилось. Ты влез в нашу жизнь.

Встаю со своего места, сжимая кулаки. Надо отвлечься! Подхожу к камину, опускаясь рядом на корточки. Кочергой с витиеватой ручкой шевелю почти истлевшие в огне поленца и подбрасываю новые. Жар подпитавшегося пламени прижигает кожу, мое лицо становится красным, но я не отворачиваюсь. Любуюсь диким и опасным танцем, который как в тусклом зеркале отражается в почерневших кирпичах.

– Я не виноват, что все так вышло, – говорю я огню.

– Не виноват, – соглашается Хоторн, хотя в его голосе и нет особой уверенности. – Она боится тебя. Что ты ей сделал?

Резко оборачиваюсь.

– Тебя она тоже боится! – защищаюсь я.

Гейл выглядит озабоченным, даже немного растерянным, и внезапно я понимаю, что он не знает всего, что случилось с Китнисс. Доктор Меллер говорила, что только нескольким людям известно о сексуальном насилии, совершенном над Китнисс, остальные же уверены, что ее только били и нанесли увечье ножом. И так только лучше: незачем к ее физической боли примешивать еще и унижение от того, что о произошедшем будут знать посторонние.

– У нее есть особый повод для страхов? – тихо спрашивает Хоторн.

Вглядываюсь в его лицо, решая, хочу ли я, чтобы он знал. Это не его тайна. Но, если разобраться, и не моя. Они с Китнисс друзья. Если бы Китнисс могла говорить, то, наверное, призналась бы ему, пожаловалась. Или ничего бы не сказала?

Внутренний голос, словно издеваясь, подсовывает мне мысль о том, что если Хоторн не узнает о причине страхов Китнисс, то будет и дальше вести себя нахально и агрессивно. Ей не может это понравиться. Китнисс будет злиться. А еще она будет пугаться. И страдать. Это подло с моей стороны, но я решаюсь, надеясь, что в итоге она укажет охотнику на дверь.

– А ты спроси у нее, – говорю я.

Гейл хмурится.

– Издеваешься?

– Нисколько! – отряхиваю руки от сажи, подвешиваю кочергу на петлю. – Вы же друзья? – выделяю это слово. – Вот и спроси!

Выхожу из гостиной и делаю первые шаги по ступеням, когда Гейл появляется в дверях, окликая меня.

– И где мне спать? – интересуется он.

Оборачиваюсь. Хоторн снова нацепил маску превосходства.

– У себя дома!

Он усмехается и выглядит победителем. Как ему это удается?

– Белье в шкафу. Постелешь себе сам.

Нахожу Китнисс в спальне, она лежит посреди кровати, поджав колени к груди. Заметив мое приближение, она отодвигается, чтобы я мог лечь. Укладываюсь на бок, глядя ей в глаза.

– Все хорошо?

Она шмыгает носом и неуверенно кивает.

– Ты… рада, что… он приехал? – вопрос дается мне тяжело, но я должен знать.

На этот раз Китнисс не требуется время на размышление – мгновенный кивок.

– Хорошо, – говорю я, переворачиваясь на спину.

Нисколько это не хорошо. На душе вьюга. Ведь это же ужасная несправедливость: Гейл не имеет права вторгаться в нашу жизнь. Китнисс согласилась поехать сюда со мной, что это, если не выбор меня? Меня, как своего мужчины, верно? Китнисс моя!

Тру руками лицо, устало прикрывая глаза. Кого я обманываю? Если бы я был уверен в чувствах Китнисс, то не исходил сейчас бессильной злобой. Охотник был ее близким другом. Не только другом, они целовались. Даже если Китнисс отрицает, между ними всегда была особенная связь – ничего подобного мне от нее не получить, как бы я ни старался. Они понимают друг друга, читая взгляды. Они улавливают жесты, мимику, настроение: годы, проведенные бок о бок, сроднили их.