Отползаю выше, к подушкам, и сажусь, облокотившись на спинку кровати, отчего одеяло съезжает вниз, обнажая плечи. Китнисс присаживается ко мне, протягивая чашку и ложку.

– Даже не покормишь больного? – шучу я, а она прищуривается.

Что-то прикидывает в голове и, неожиданно улыбнувшись, пододвигается ближе, зачерпывая ложку супа и поднося ее к моему рту. Проглатываю первую порцию, сразу за ней вторую. Невольно вспоминаю, как она вот так же кормила меня в пещере…

Китнисс исправно заливает в меня весь суп, после чего полотенцем, как маленькому, промакивает губы. Улыбаюсь, не в силах скрыть внутренней радости: не так часто обо мне заботятся, и уж тем более приятно, когда это делает Китнисс.

Отмечаю про себя, что, хотя процедура кормления закончена, Китнисс не торопится уйти. Смотрим друг другу в глаза, она прикусывает губу. Выглядит задумчивой.

– Все нормально?

Она кивает.

– Спасибо, что заботилась обо мне.

Китнисс отводит взгляд.

Повисает молчание, которое не тяготит, но все-таки выходит неловким. Решаю, что надо как-то объяснить ей свою поездку в город.

– Глен пригласил, а мне было очень тоскливо, вот я и согласился…

Китнисс встает, подходя к столу, оставляет там чашку и возвращается с маленьким блокнотом в руках. Сосредоточенно выводит в нем послание.

«Глен заходил вчера. Он рассказал».

Теперь моя очередь кивать.

– Я видел Джоанну! – радостно сообщаю я, Китнисс становится заинтересованной. – У нее, похоже, завелся парень! – делюсь впечатлениями. – Она умница, уже совсем восстановилась… – внезапно заикаюсь, заметив, что Китнисс сникает от моих слов. – После всего, – заканчиваю через силу.

Зря я вообще заикнулся про Мэйсон.

– Я не хотел сказать, что ты не умница…

Получаю рассерженный взгляд.

– Китнисс, я понимаю, что ты…

Она резко встает, не глядя на меня. Ее руки, сжимающие блокнот напряжены. Китнисс злится и правильно делает: мои слова, несомненно, вышли обидными.

Она снова что-то пишет и показывает мне.

«Что ты сказал ему про Гейла?».

Я не ожидал подобного вопроса. Растерянно моргаю, подбирая слова.

– Ну… Он сам спросил. Да, и говорил в основном он…

Китнисс наклоняет голову, а я замолкаю, в тысячный раз засматриваясь на бинт на ее шее.

– Мы просто поболтали…

Китнисс снова дописывает.

«Гейл мой друг. Не обижай его!».

Мои щеки вспыхивают. Я обижаю Хоторна?! Это он притащился в мой дом и претендует на мою девушку… Запоздало соображаю, что Китнисс назвала его другом. Не любимым, другом. Выдыхаю.

– Прости.

Она по-прежнему плотно сжимает губы. Наблюдаю за ней, подозревая, что злость – это защита: передо мной ведь все та же Китнисс, которая нападает, когда ей больно. Подмечаю дрожащий подбородок, бегающие туда-сюда глаза, порозовевшие щеки. Неужели Китнисс собирается заплакать? Я был дураком, когда думал, что хочу этого. Не в таком смысле и не из-за того, что я упомянул о ее страхах.

Внезапно вспоминаю про подарок, который Китнисс обделила вниманием в ту ночь.

– Я принес с собой из города коробку, – говорю я. – Где она?

Китнисс неопределенно машет рукой в сторону стола, я приподнимаюсь на локтях и вытягиваю шею: действительно, она переложила коробку с пола на дальний край столешницы.

– Ты не открывала?

Она качает головой.

– Это тебе, возьми, пожалуйста.

Китнисс подходит к столу, тянется за коробкой и, перебрав в изящных пальцах полупрозрачный бант, аккуратно снимает крышку, вынимая оттуда платье. На ее лице появляются удивление и сомнение. Спешу объяснить.

– Оно напомнило мне то, которое было у тебя в детстве. Ты была в нем очень красивая! Такая же, как сейчас: светлая и… чистая.

Китнисс не смотрит на меня, ее губы дрожат, она вся дрожит.

– Китнисс…

Она поворачивает ко мне голову. Мягко похлопываю по месту на кровати, где она недавно сидела. Китнисс следит за моим жестом и не сопротивляется: подходит, крепко прижимая платье к груди.

– Ты самая чистая из всех, кого я знаю, – отваживаюсь высказать то, что давно на душе. – Самая светлая. Мой отец говорил мне, что только сам человек может запятнать себя – своими действиями и поступками. Ты не виновата в том… –запинаюсь, – в том, что произошло.

Она дергается, пытаясь встать, но я вцепляюсь в ткань подаренной одежды.

– Подожди! Дай мне договорить. Ты можешь мне не верить, и не веришь, судя по всему, но пытки и плен… Если на то пошло, то это я грязный, а не ты.

Она не понимает, качает головой, чуть не плача.

– На самом деле я, Китнисс! Они сотворили это с тобой по моей вине… Я сам… Я причина всего. Антониус хотел причинить мне боль, и он нашел самый действенный способ. Что может быть хуже, когда ты не можешь защитить того, кого любишь? Не можешь прекратить страдания того, кто тебе дороже, чем собственная жизнь?.. Я не смог.