– Он сделал тебе больно?

Она всхлипывает, и я не выдерживаю: обойдя ее, присаживаюсь на корточки так, чтобы видеть серые глаза. В них блестят слезы, которым Китнисс не дает пролиться. Качает головой. До чего же мне хочется ее обнять, как раньше бывало…

Китнисс не перестает дрожать, я опасаюсь, что она заболеет: ее наверняка и так ослабило дежурство у моей кровати, пока я лежал с температурой, а если теперь она еще и замерзнет…

– Пойдем в дом?

Не реагирует.

– Китнисс, пожалуйста.

Все равно ничего.

– Я схожу и принесу тебе что-нибудь теплое, плед или одеяло, хорошо?

Безразличие.

– Ты только никуда не уходи…

Оставляю ее с болью в сердце и торопливо иду к дому.

Врываюсь в гостиную, распахивая шкаф и извлекая оттуда большое одеяло. Разворачиваюсь, натыкаясь на Гейла. Я не слышал, как он подошел: стоит слишком близко, блокирует выход.

– Уйди с дороги! – командую я.

– Не дождешься! – внезапно Хоторн выставляет вперед руки и толкает меня. – Я никак не мог понять, какого лешего происходит! – выпаливает он. – И сегодня меня, наконец, осенило! То, что происходит с Китнисс, это не каприз или упрямство, это ужас, панический и бесконтрольный. Я видел ее глаза, когда целовал… Китнисс знает, чего именно боится! Она боится меня, тебя. Вообще мужчин. Всех мужчин!

Я растерян, и он этим пользуется: снова толкает. Я все ближе отхожу к стене, а Гейл, наоборот, наступает, не прекращая ударов.

– Ее изнасиловали!

Опускаю глаза, когда чувство вины обрушивается в полную силу.

– Почему ты позволил, Мелларк?! – Гейл в ярости. – Почему?

Он сжимает руку в кулак и бьет в живот. Я сгибаюсь от резкой боли.

– Почему ты не защитил ее?!

«Я и не защитил, и сам принимал участие в этом…».

Хоторн снова наносит удар. Они начинают сыпаться градом: все новые и все чаще, а я не знаю до конца, почему не защищаюсь. Вероятно потому, что в душе я думаю так же… «Я позволил…».

– И ты еще говоришь, что любишь ее? Не хочешь отпускать? – Хоторн выкрикивает обвинения, острыми стрелами вонзающиеся в мое сердце. – Если бы ты ее любил, то не допустил бы подобного!

Что-то переключается во мне, словно тумблер щелкает: нет, нет, нет. Если бы я не любил Китнисс – с ней бы ничего не случилось! Ее использовали, чтобы добраться до меня! Китнисс пострадала как раз из-за моей любви!

Вскидываю голову и выставляю руки, роняя одеяло, которое до этого сжимал мертвой хваткой. Отбиваю очередной удар, который грозил угодить мне в челюсть. Резко перехожу в наступление: замахиваюсь, попадая Гейлу в плечо.

– Не смей лезть в мою любовь! Не тебе решать!

Хоторн отвлекается и получает в лицо. Сцепляемся, нанося друг другу беспорядочные побои. Ни один особо не целится, а желание всего одно: выплеснуть накопившиеся боль и обиду. У нас обоих этого хватает. Мы оба ее любим. Я верю Гейлу! Она ему не безразлична! Как и мне!

Спотыкаемся, падаем на кресло, и под нашей тяжестью оно переворачивается. Валимся, но продолжаем барахтаться. У меня из носа идет кровь, Гейл, насколько я могу судить, тоже пострадал, однако ни один не отступает. Хоторн наваливается на меня сверху, встряхивает, как мешок с мукой… И мы оба замираем, как парализованные, когда сверху на нас обрушивается поток холодной воды. Удивленно взираем на нашего общего обидчика: Китнисс стоит в полуметре справа с пустым ведром в руках и волком смотрит на нашу корявую позу.

Гейл отталкивает меня в сторону, вставая, и отряхивает рубашку. Вытирает кровь, стекающую по подбородку. Я сажусь на полу, отползая к дивану, и, кряхтя, забираюсь на него. Тыльной стороной руки размазываю собственную кровь. Тонкий ручеек воды скользит вниз по позвоночнику.

Поглядываем друг на друга с не утихшим раздражением и избегаем поймать взгляд Китнисс. На пару мгновений она скрывается на кухне, возвращаясь с двумя влажными полотенцами. Передает одно мне, второе относит Гейлу – он стоит у окна, опираясь на стену.

Я наблюдаю за ними, прижимая полотенце к носу. Оно холодит место удара, но я все равно морщусь от неприятных ощущений. И они, если подумать, больше моральные, а не физические. Мы с Гейлом соперники за ее сердце. Ни один не уступит. И ни один не получит ее, если она сама этого не захочет. Сколько бы мы не дрались, Китнисс всегда может выбрать третьего.

Я помню слова Хоторна о том, что он не уйдет без Китнисс, и с содроганием думаю, что мне, вероятно, уже сегодня придется отпустить ее. Но я решаюсь.

– Гейл, этот дом мой. И тебе здесь не рады. Собирай вещи и уходи.

Китнисс оборачивается ко мне, с шумом выдыхая и награждая то ли удивленным, то ли возмущенным взглядом. Хоторн встает, потирая ушибленный подбородок, его взгляд неожиданно спокоен и строг.

– Отважился, наконец, указать мне на дверь? Закончилось хваленое мелларковское гостеприимство?

Игнорирую его выпад.

– Проваливай, – я теперь тоже спокоен, даже слишком. Считай, ведь по щиколотки уже стою в ледяной воде одиночества. Почти наверняка утону, но и бороться больше нет ни сил, ни желания.