Китнисс посмеивается, строя мне рожицы в зеркале, а мой взгляд неожиданно замирает на ее отражении. Лицо становится серьезным. Жена в секунду понимает, где именно допустила промах, но уже слишком поздно: я перехватываю ее руки, готовые прикрыть незабинтованную шею.

– Подожди!.. – прошу я. – Покажи, пожалуйста.

В ее взгляде тревога и сомнение, но все-таки она позволяет мне осмотреть довольно длинный, неровно сросшийся с правой стороны шрам. Китнисс морщится, когда я касаюсь его пальцами.

– Рана уже затянулась… – шепотом говорю я. – Почему ты все еще носишь бинт?

Китнисс неопределенно отмахивается от меня, протягивая руку к лежащему в стороне новому мотку белой сетки.

Нож Люцифера оставил след на теле Китнисс, но куда больше от его грязных рук пострадала ее душа.

Жена протягивает мне бинт, очевидно, позволяя самому сделать повязку, но я не вижу смысла и дальше мучить нас воспоминаниями.

– Может, не будем перевязывать?

Китнисс хмурится.

– Ну, правда…

Похоже, жена злится.

– Ты не хотела мне показывать, но я ведь уже видел, да? Тогда зачем?

Китнисс отводит взгляд, разочарованно вздыхая.

– Почти не заметно, – говорю я, хоть и лукавлю. С другой стороны, я ведь и сам не сразу подметил, что рана не прикрыта бинтом, значит не так уж и велика моя ложь. – Оставь как есть, ладно?

Жена очень долго размышляет, но все-таки соглашается и позволяет мне увести себя в спальню – лечить горло изнутри.

***

В начале декабря Китнисс приходит в голову идея о том, чтобы написать письма родным, и я, без раздумий, поддерживаю ее, хотя после этого несколько дней хожу с понурой головой – горечь того, что моих писем никто не ждет, неприятно разъедает внутренности.

К очередному приезду Глена, у меня в руках оказывается несколько запечатанных конвертов, подписанных рукой моей жены: письма для Прим и миссис Эвердин, одно для Хеймитча – его мы написали вместе с Китнисс, и послание для Гейла, в которое мне до невозможности хочется заглянуть.

Я извожусь мыслями о том, что именно она могла написать охотнику, какие тайны поведать? А может, там и нет ничего особенного, только открытка для старого друга? Переборов свое любопытство, я просто решаю доверять жене: мы вместе, у нее под сердцем растет наш ребенок, неужели я все еще позволю ревности травить меня своим ядом?

– Как у тебя дела, парень? – интересуется мужчина, выгружая из машины пакеты с продуктами.

– Нормально, – буднично отвечаю я, пожимая плечами.

Некоторое время мы болтаем о том, о сем, и к концу Глен сообщает, что он закупился в двойном объеме, потому что, если дорогу к нашему дому переметет, то ему будет трудновато сюда добраться.

– Хорошо, спасибо, – отвечаю я, отдавая ему деньги, которые задолжал, и письма. – Если не увидимся больше, то с Рождеством!

***

Позавчера Китнисс принесла с чердака большую пыльную коробку, полную сказочных сокровищ: цветные шары с изображением птиц, метры гирлянды и фигурки человечков в праздничных одеждах. Мы потратили весь вечер на то, чтобы разобрать эту красоту, пересмотрев каждую игрушку в отдельности, и решили, что свой первый семейный праздник встретим в компании самой красивой елки, которую только сможем найти.

Сегодня я оставляю жену дома, чтобы пойти в лес за елью, но она упрямо собирается идти со мной.

– Китнисс, я не настолько никчемный, чтобы не суметь срубить дерево, – хмурюсь, поправляя варежки. – Там холодно, и мне будет спокойнее, если ты останешься здесь.

Жена качает головой и поглубже натягивает шапку, не глядя, дунув вправо, чтобы убрать с лица выбившуюся прядь.

– Я что, беспомощный котенок? – раздраженно спрашиваю я.

Она закатывает к потолку глаза, будто размышляет и, помедлив, кивает, закусив губу, чтобы не рассмеяться. Собираюсь высказать ей все, что думаю по этому поводу, но Китнисс поспешно закрывает мне рот поцелуем, а едва я успокаиваюсь, разворачивает и выпроваживает из дома, закрыв за нами дверь.

Мы пробираемся по сугробам на ближайший склон: идти не слишком далеко, но ноги тонут в белоснежной пустыне и, увязнув, потом бывает трудно продолжить путь. Китнисс, к счастью, не отстает, и я даже думаю, что это скорее я затрудняю ей путь, а не наоборот: жена опытнее и куда лучше перемещается по снегу.

Наконец, мы выбираем симпатичное деревце и, потратив около получаса на то, чтобы срубить его, начинаем путь домой. Почти добираемся до жилища, когда Китнисс за моей спиной падает в снег и остается так лежать. Я паникую, едва заметив это, и, бросаю ель, обходя ее, торопясь к Китнисс.

– Тебе плохо? – спрашиваю я, наклоняясь к жене, и протягивая ей руку.

Китнисс переплетает наши пальцы и, неожиданно, резко тянет на себя, а я валюсь прямо на нее, только в последний момент умудряясь не придавить ее своим весом. Погружаюсь в снег, который тут же проникает в рукава, обжигает лицо и сыпется за шиворот. Охаю от колких ожогов.

– Ты чего??

Китнисс только счастливо улыбается, оставаясь лежать на месте, и смотрит куда-то вверх. Поднимаю глаза выше, окунаясь в светло-синий, местами белесый океан неба. Редкие снежинки неспешным танцем спускаются на лицо, оставляя капли влаги. Непроизвольно улыбаюсь, пораженный такой красотой.