– Спасибо, Лесли, - с улыбкой отвечаю я.

Я следую за ними, и мы заходим в потрясающий кабинет Эрика. Как можно было ожидать, он напоминает стиль всего офиса, современный и минималистичный. Я с раскрытым ртом сажусь туда, куда мне показали, и довольно долго слушаю их разговор.

Эрик подписывает несколько бумаг, которые передает ему Лесли, и, когда, наконец, мы остаемся одни в кабинете, он смотрит на меня и спрашивает:

– Ну, как тебе офис?

– Это просто бомба. Гораздо красивее того, что в Испании.

Эрик улыбается и, поерзав на стуле, шепчет:

– Я предпочитаю тот. Здесь нет архива.

Я не могу не рассмеяться. Я встаю, подхожу к нему и тихо говорю:

– Так даже лучше. Раз я здесь не работаю, то тебе не нужен архив.

Мы весело смеемся, и Эрик сажает меня к себе на колени. Я пытаюсь подняться, но он силой удерживает меня.

– Никто не войдет без предупреждения. Это одно из самых главных правил.

Я хихикаю и целую его, но внезапно я хмурю брови:

– С каких это пор оно главное? – хочется мне знать.

– Всегда.

Тук-тук… Здравствуй, ревность! И прежде чем я спрашиваю, Эрик признается:

– Да, Джуд, то, о чем ты думаешь, верно. Я встречался с женщинами в этом кабинете, но все уже давно закончилось. Теперь я хочу только тебя.

Он пытается поцеловать меня. Я уклоняюсь.

– Ты пытаешься меня избегать? – забавляясь, требует он ответа.

Я киваю. Я ревную. Очень сильно ревную.

– Любимая, - шепчет Эрик, - перестань думать об этих глупостях!

Я выскальзываю из его рук и обхожу стол.

– С Беттой, да?

Едва упомянув это имя, я тут же понимаю, что не должна была этого делать. Черт! Но Эрик искренне отвечает:

– Да.

После неловкого молчания я спрашиваю:

– У тебя было что-нибудь с Лесли, твоей секретаршей?

Эрик откидывается в кресле и вздыхает:

– Нет.

– Точно?

– Точнее не бывает.

Но, подстегиваемая ревностью, я настаиваю, несмотря на то, что у меня начинает чесаться шея.

– А с той темненькой девушкой, которая поднималась вместе с нами в лифте?

Он думает и, наконец, отвечает:

– Нет.

– А с блондинкой из вестибюля?

– Нет. И не трогай шею, а то все там расчешешь.

Я не обращаю внимания на его слова и, не удовлетворившись его ответами, спрашиваю:

– Но, ты сказал, что у тебя был секс в этом кабинете?

– Да.

Как же у меня чешется загривок! Но меня заботит совсем не это, и вне себя от ревности тихо говорю:

– Ты мне рассказываешь, что играл с кем-то, кто работает в твоей фирме.

– Нет.

Эрик встает и подходит ко мне.

– Но ты только что сказал, что…

– Послушай, - обрывает он меня, убирая мою руку с шеи, - я не был монахом, и у меня был здесь секс как с женщинами, работающими в компании, так и с другими. Да, любимая, я не собираюсь этого отрицать. Но что касается игр, в том смысле, в котором мы с тобой это понимаем, я не играл в этом кабинете ни с кем кроме Бетты и Аманды.

При воспоминании об этих гарпиях, мое сердце начинает громко беспорядочно стучать.

– Конечно, Аманда, сеньорита Фишер.

– Которая, могу тебя заверить, - поясняет Эрик, дуя мне на шею, - переехала в Лондон, чтобы заниматься там расширением нашей компании.

Мне приятно это слышать. Мне нравится, что она далеко от меня, и Эрик, довольный моими вопросами, обнимает меня и целует в лоб.

– Для меня сейчас, единственная женщина, которая существует на свете – это ты, детка. Верь мне, любимая. Помни, что между нами нет секретов и недоверия. Чтобы сохранить наши отношения, необходимо, чтобы все так и оставалось.

Мы смотрим друг на друга.

Мы боремся друг с другом, и, наконец, Эрик склоняется ко мне.

– Если я опять попытаюсь тебя поцеловать, ты снова увернешься?

Я не отвечаю на его вопрос.

– Ты мне веришь?
– говорю я.

– Абсолютно, - отвечает он. – Я знаю, что ты от меня ничего не скрываешь.

Я соглашаюсь, но в душе знаю, что многое от него утаиваю. Меня бьет чувство вины. Как мне плохо! Это не касается секса, но я многое не ему не договариваю, например, про собаку в доме, про то, что каталась на мотоцикле Юргена, про то, что его мать с Мартой ходят на курсы по прыжкам с парашютом.