Мы подъезжаем к «Джокеру», паркуем наш «Мицубиси», позади нас останавливаются Фрида и Андрес, а за ними Бьорн. На улице стоит собачий холод, и мы стремительно влетаем в ресторан. Немного неуклюжий немец выходит, чтобы встретить нас, и Бьорн сообщает мне, что это его отец. Его зовут Клаус, он очень симпатичный. Как только он узнает, что я испанка, у него изо рта тут же вырывается: «Паэлья! Оле! Тореро!», и я улыбаюсь. Как это мило!

Когда нам приносят пиво, прибывает остальная группа, и несколько мгновений спустя официантка открывает для нас небольшой отдельный зал, и мы все заходим в него. Мы садимся за стол, и я позволяю Эрику сделать за меня заказ. Должна же я быть в курсе того, что едят в Германии.

За шутками и разговорами начинается ужин, я пытаюсь понять все, о чем говорят за столом, но быстро прихожу в замешательство, когда столько народу одновременно говорят по-немецки. Как же быстро они разговаривают! Пока я пытаюсь досконально понять, о чем ведется беседа, Эрик наклоняется к моему уху:

– С тех пор, как ты меня простила, я не могу дождаться момента, когда мы окажемся дома, малышка.

Я улыбаюсь, а он интересуется:

– Ты хочешь того же?

Я говорю, что да, и Эрик снова спрашивает меня на ушко, одновременно рисуя пальцем под столом круги на моем бедре:

– Ты хочешь меня?

Я лукаво приподнимаю бровь, сосредоточив на нем все свое внимание.

– Да, очень.

Эрик улыбается. Он счастлив услышать это.

– По шкале, скажем, от одного до десяти насколько сильно? – интересуется он напрямик, удивляя меня.

Мое либидо взлетает до небес, и я отвечаю:

– Десятка – это мало. Как насчет пятнадцати?

Его вновь радует мой ответ. Он берет из своей тарелки ломтик картофеля фри, откусывает от него кусочек, а остальное кладет мне в рот. Заинтригованная я жую его. Мы едим еще какое-то время до тех пор, когда до меня доносится голос Эрика:

– Флин, давай ешь, иначе я сам все у тебя съем. Я голоден. Я ужасно голоден.

Ребенок соглашается, и тут внезапно Бьорн издает смешок:

– Эрик, представляешь, когда я рассказал нашей новой поварихе, что Джудит – испанка, она категорически потребовала, чтобы я их познакомил.

Они оба улыбаются и, не теряя времени, Эрик встает, заговорщицки дает пять Бьорну, берет меня за руку и указывает:

– Пойдем, порадуем повариху, иначе нам сюда дорога навеки заказана.

Я с удивлением поднимаюсь из-за стола на глазах у всех, и, когда Флин тоже собирается встать, чтобы пойти с нами, Бьорн отвлекает его внимание, говоря:

– Если ты уйдешь, я съем всю твою картошку.

Флин остается защищать свою собственность, пока мы с Эриком удаляемся от нашей компании. Мы выходим из зала, идем по широкому коридору и тут неожиданно Эрик останавливается перед какой-то дверью, вставляет ключ в замочную скважину, заталкивает меня внутрь и, закрыв дверь, шепчет, расстегивая спортивную куртку:

– Любимая, я больше не могу. Я голоден, но это не из-за еды, которая ждет меня на столе.

Я смотрю на него, открыв рот.

– Но, разве мы не идем на кухню к поварихе?

Эрик, пожирая меня взглядом, подходит ко мне.

– Раздевайся, любимая. Пятнадцать по шкале желания, помнишь?

Не переставая удивляться, я собираюсь ответить ему, когда Эрик резко берет меня за пояс и сажает на стол в кабинете. Разве он не говорил мне, чтобы я сама разделась?

Он проводит языком по моей верхней губе, затем по нижней и, наконец, страстно кусает ее, в ответ я накидываюсь на него, пожирая его рот.

Жар.

Возбуждение.

Мгновенное безумие.

Несколько минут мы исступленно целуемся и гладим друг друга. Эрик так горяч, так настойчив, что я чувствую, что сейчас растаю, но когда он торопливо задирает мне платье и кладет свои огромные руки на пояс чулок, я говорю:

– Стоп.

Мой приказ заставляет его остановиться, и прежде чем он продолжит, я поясняю:

– Я не хочу, чтобы ты рвал мои чулки или трусики. Они новые и стоили мне целое состояние. Я сама их сниму.

Он долго-долго улыбается. О, боже! Когда он улыбается, мое сердце начинает безумно скакать в груди.

К черту, пусть он рвет на мне, что хочет!

Эрик делает шаг назад. Я знаю, что только один мой вид усиливает его желание. Я без промедления кладу одну ногу ему на грудь. Не отводя от меня глаз, он расстегивает мне сапог и снимает его. Я повторяю все то же самое с другой ногой, а он с другим сапогом.

Вау, какой же испорченный мой Айсмен!

Когда оба сапога валяются на полу, я спускаюсь со стола, он делает шаг назад, я снимаю чулки и оставляю их на столе.

Эрик, так же как и я, прерывисто дышит, и когда он встает передо мною на колени, ему не нужно говорить, чего он хочет, я сама делаю это. Я подхожу к нему, он приближает свое лицо к моим трусикам, закрывает глаза и шепчет: