Но в виду того, что Анечка ничего не знала об этом, по крайней мере, ей даже не был известен классический пример Мефистофеля, благодаря которому сбылись все земные желания и чаяния Фауста, она пока предпочитала думать, что именно ангел и может составить ее счастье. Как же она заблуждалась на этот счет!.. Впрочем, все было в ее власти. Она все еще могла "исправить" и, закончив свой жизненный путь, оказаться не в Райских кущах, а совсем в другом месте.

– На днях к тебе в редакцию притащится Мефистофель... А может быть Лилиан?..
– вслух задумчиво рассуждал Купидон.
– А может быть, они оба придут обрабатывать тебя, - сообщил он следом, бросив критический взгляд на Анечку, как бы, уясняя для себя, поддастся ли та чарам, прибывшим из Ада гостям, но, так и не уяснив, попросил, - Умоляю!.. Не печатай в своей газете ничего из материалов, которые они тебе будут под разными предлогами всучать. Не соблазняйся ни на какие посулы, какими бы привлекательными они тебе поначалу не казались. Если ты сделаешь по-своему, то можешь погубить весь наш с Ксафаном труд. Ты понимаешь это?..

– Понимаю, - снова подтвердила она и тут же задала вопрос, - А Мефистофель - это кто? Что-то знакомое... Но где и когда слышала, хоть убей, - не помню.

– Да...
– вздохнув с сожалением, вымолвил Купидон, - Память у тебя, оказывается, действительно девичья. Правда, я не совсем понимаю, вернее не понимаю совсем, чему вас учат на ваших факультетах журналистики? Не знать элементарных вещей по вопросам культуры, религии, литературы не говоря уже об остальном. И при этом еще пытаться чего-то "нести в массы". Браться за какие-то "журналистские расследования" в областях, в которых не разбираетесь и не имеете и малейшего представления... Меня, право, удивляет подобный подход.

– Ну и напрасно. Я закончила коммерческое отделение факультета журналистики. И как там учили, тому я и выучилась, - злобно ответила уязвленная Анечка дотошному Купидону.
– Подумаешь, экзаменатор выискался. Какой-то никчемный импортный божок на пенсии!
– с нескрываемым сарказмом произнесла она, а затем с каким-то скрытым смыслом спросила, - Кстати, а у тебя регистрация-то есть? Или ты у нас - нелегал?

– А ты что, собираешься сдать меня в кутузку?
– удивился Купидон ее идиотскому вопросу.

– Не собираюсь, конечно. Хотя за твое дурацкое поведение, стоило бы. Постоянно таскаешься с оружием... Мало того, еще и применяешь его довольно часто. Прямо, террорист какой-то. А знаешь, как у нас относятся к ним?
– злорадно улыбнувшись, поинтересовалась она.

– Дура - ты, - совершенно искренне дал он определение ее поведению.
– Я даже не знаю, стоит ли тебе растолковывать что-либо: все равно, ведь, ничего до тебя не дойдет, и ты не поймешь смысла сказанного. Это просто неподъемная ноша, для твоего недоразвитого и не обремененного знаниями и извилинами мозга.

– Ну, во-первых, - я еще молодая, впереди еще много времени, и я смогу наверстать упущенное. А во-вторых, - журналистика - это не медицина и не инженерия. Там - незнание и отсутствие извилин, оборачивается значительно дороже, чем здесь, - довольно разумно растолковала Анечка знакомому богу свою позицию и взгляды на предъявленные ей обвинения.

И Купидону пришлось, хотя бы частично, согласиться с ее доводами. Действительно, врач, купивший диплом в переходе метро или конструктор, сконструировавший самолет, обзаведясь диплом, может быть даже не в злосчастном переходе, а непосредственно в ВУЗе, (постоянно давая "на лапу" корыстолюбивым меркантильным преподавателям) принесет еще больше вреда обществу, чем необразованный журналист. Хотя... это, смотря с какой стороны взглянуть на проблему. Если незнание своих профессий приносит конкретный вред конкретным людям, то необразованность и поверхностность большинства щелкоперов, с недавних пор окопавшихся в средствах массовой информации, невольно становится достоянием всего общества, расшатывая его устои и делая обыденным и правомочным то, что еще недавно казалось из ряда вон выходящим.

В общем, расстались они, составив себе далеко нелестное впечатление, друг о друге. Купидон даже пожалел, что в свое время так неосмотрительно "подстрелил" Ксафану подружку. Та, явно не стоила ангельской любви его друга.

На следующий день, не увидев запланированных ею преобразований, и подкрепленных обещанием Главой администрации, Лилиан, прямо-таки, взбеленилась. И было отчего! Фонтан по-прежнему функционировал, радуя своим плеском прогуливающихся вокруг пруда. А недавно образовавшаяся из избыточных вод речушка, тоже продолжала резво нести свои воды, вызывая тем самым бурный рост растительности, столь ненавистной Лилиан. Все это случилось потому, что Ксафану все-таки удалось доказать Василию Петровичу, что посетительница, приглянувшаяся тому, и есть "зло", о котором они с Купидоном толковали ему всю предыдущую ночь напролет.

Гнев чертовки был поистине страшен. Это не были размазанные по щекам слезы и распухший, от чрезмерного надраивания платком, нос. Как раз с этим у нее было все в порядке. Она рвала и метала. Причем, это было не только в фигуральном, но и в прямом смысле слова. В пределах ее досягаемости, не осталось ни одного сколько-нибудь целого предмета: все было разбито, поломано и изорвано в мелкие клочья. С ее уст слетали жутчайшие ругательства и проклятия в адрес, как Главы администрации, так и двух, в ее понимании отъявленных мерзавцев, которые явно подучили того. Иначе, с чего бы ему так резко поменять согласованное с ней, "его" же, мнение? И если бы они услышали все это, - наверняка остолбенели бы, от ее страстных, идущих из глубины ее черной души, пожеланий.

В общем, когда Мефистофель, отлучавшийся по делу, подошел к дому, насвистывая полюбившиеся ему с недавних пор куплеты Мефистофеля, то при подходе к двери, заслышав звон бьющейся посуды, грохот падающей мебели и треск, разрываемых ею гардин, невольно замедлил шаг и прислушался. Из-за двери доносились вопли и проклятия Лилиан, сопровождаемые ударами соприкасающихся с полом, стенами и даже потолком предметов обихода. Мефистофель остановился и предусмотрительно, но весьма благоразумно решил переждать всплеск ее гнева снаружи.