дании Политбюро я изложил ее Брежневу, когда мы сидели рядом и шепта-

лись 3.

…В 1965 году, беседуя с Червоненко перед его отлетом в качестве посла

в Прагу, Брежнев посочувствовал трудностям работы в Китае: «Ну, в Праге

вы отдохнете!» Червоненко так и не понял: Брежнев был хорошим шутником

или плохим пророком?

Если бы кремлевское руководство понимало, что за люди чехи, оно бы

узнало немало интересного от предыдущего посла М.В.Зимянина, человека

из своего близкого окружения. Он мог рассказать, как после несчастной для

чехов битвы с Габсбургами у Белой горы в 1620 году три последующих сто-

летия, не имея своей государственности, «чешские бабы рожали детей, пере-

давая им национальное сознание и родную речь как форму культурной са-

мозащиты против агрессора. Можете представить моральную стойкость это-

го народа, внешне плохо просматриваемую, но внутренне очень сильно про-

низывающую сознание чехов и словаков их национальную гордость» 4.

Мы встретились с Зимяниным в подмосковном Доме отдыха «Усово»,

куда мне было разрешено приехать. «Чем не Крконоше?» – Зимянин вскиды-

вал глаза на верхушки старых сосен. Известный партийный функционер,

опытный дипломат (до Чехословакии был послом во Вьетнаме), главный ре-

дактор «Правды», он вспоминает о Пражской весне без раздражения, а с же-

ланием объяснить затмение, тогда нашедшее на власть в СССР, от которой

он, как честный человек, отделять себя считает неприличным.

«На первых порах топорного вмешательства в чехословацкую жизнь с

нашей стороны не было. Это появилось позднее, когда обнаружилось, что

социальная структура страны, национальные отношения внутри очень не-

просты, а компартия не особенно сильна, крупных личностей, кроме Гот-

вальда и Запотоцкого, раз–два, и обчелся. У нас, говорил мне Новотный, 14

миллионов народа, из них 13 миллионов это наши люди, а триста–четыреста

тысяч – буржуазия, чиновничество, националистически настроенная интел-

лигенция. Их меньшинство, но это самая образованная часть населения, вла-

деющая мыслями народа, его духовным развитием. Мы всегда чувствовали

напряженность между чешской частью и словацкой частью населения; не-

смотря на декларированное равноправие, страной все же руководили чехи.

Была разделена и интеллигенция.

У нас думали: мы большие, сильные, а они маленькие, будут послушны.

И когда волны репрессий, накрывшие нашу страну, хлынули в Восточную

Европу, достигли Чехословакии, казалось, мы чехов окончательно приручи-

ли.

Хотя у меня темперамент не флегматичный, скорее живой, если не хо-

лерический, я старался с ними работать спокойно, с открытой душой, честно

высказывал свое мнение. Конечно, я шел в русле политики своей партии,

должен был укреплять то, что называлось диктатурой рабочего класса. В

действительности это была диктатура чиновников: партийных и околопар-

тийных, всех, кто старался в этой сложной ситуации занять место под солн-

цем. Многое, увы, мы стали понимать запоздало».

Мы с Зимяниным говорим о чешском характере.

Заблуждается тот, кто думает, будто накануне военной экспансии все

чехи жили в тревожных предчувствиях и панически гадали, как защитить

отечество. Приписывать им в те дни утилитарные заботы означало бы не

представлять психологию народа. Будучи благодарным сильному соседу за

освобождение, испытывая к нему искренние чувства, сознавая собственную

уязвимость рядом с ним, он мог демонстрировать, иногда вызывающе, свою

от него независимость. Политические игры «верхов» будоражили интелли-

генцию, молодежь, отчасти образованных рабочих. Это дразнило, кружило

голову, но эйфорию осаживало предчувствие, что расслабленность не может

продолжаться долго, что-то должно случиться. Между тем, в лесах Шумавы, в

рыбном Тршебоньском краю или на виноградниках Южной Моравии разго-

вор через ограду с соседом про привес поросят был важнее, чем перебранка

политиков в Праге или в Москве. Вряд ли кто мог подумать, что сильный