Рукой я скользнула в его боксеры, и начала гладить вверх и вниз, легко сжимая его и слушая стоны одобрения.

— Идеально, — запнулся он, его глаза закрылись, вдохи стали короче и короче. — Чертовски идеально.

Это было плохо.

Но очень, очень хорошо.

Как только я задвигала рукой быстрее, его пальцы тоже ускорились. Мы оба задыхались, теряя себя и находя, теряя тех, кого любили, находя тех, кого любим. В какой-то момент я любила его, потому что это чувствовалось, будто любовь к Стивену. В какой-то момент я ненавидела его, потому что это было не более, чем ложь. Но я не могла перестать трогать его. Не могла перестать нуждаться в нем. Не могла перестать хотеть его.

Это была ужасная идея. Мы оба нестабильны, оба разбиты, и нет никакого выхода из этого. Он был грозой, я была светом, и мы были в секундах от того, чтобы создать идеальный шторм.

— Мама, — послышался детский голос позади меня. Я отскочила от Тристана, и его пальцы покинули меня. Я поправила свое платье, растерявшись, и посмотрела в коридор в сторону Эммы, зевающей и держащей Буббу в руках.

— Да, детка. Что случилось? — спросила я, вытирая рукой свои губы, и поспешила к ней.

— Я не могу уснуть. Можешь немного полежать со мной и Буббой?

— Конечно. Я сейчас приду, хорошо?

Она кивнула и поплелась в сторону спальни. Когда я повернулась к Тристану, то увидела вину в его глазах, пока он поправлял свои штаны.

— Мне следует уйти, — прошептал он.

Я кивнула.

— Тебе следует уйти.

Тристан

Мы должны были остановиться той ночью. Мы должны были понимать, насколько плоха была идея использовать друг друга, чтобы помнить Стивена и Джейми. Мы словно были тикающими бомбами, готовыми взорваться в любую минуту.

 Но нам было все равно.

 Почти каждый день она останавливалась и целовала меня.

 Почти каждый день я возвращал ей поцелуй.

Она назвала мне его любимый цвет. Зеленый.

Я назвал ей любимую еду Джейми. Паста.

В одни ночи я вылезал из окна своей спальни и забирался в ее окно. В другие ночи она проскальзывала в мою постель. Когда я ложился в ее кровать, она никогда не меняла простыни. Она едва позволяла мне лежать на его стороне кровати. Я понимал это больше, чем кто-либо другой мог когда-то понять.

Она раздевала меня и заставляла любить ее прошлое.

Я входил в нее и заставлял любить моих призраков.

Это было неправильно, но для нас это имело смысл.

Ее душа была в шрамах, а моя — в огне.

Но, когда мы были вместе, ноющая боль ощущалась немного меньше. Когда мы были вместе, прошлое было не так больно принимать. Когда мы были вместе, я ни на секунду не чувствовал себя одиноким.

Было много дней, когда я чувствовал, что я в порядке. Много-много раз боль была просто скрыта внутри моего тела, но не пробивалась наружу. А затем наступали дни больших воспоминаний. День рождения Джейми стал первым — в ту ночь я старался изо всех сил.

Последние демоны, которые были похоронены глубоко внутри моей души, медленно выползали. Элизабет появилась в моей спальне. Я должен был оттолкнуть ее. Должен был позволить темноте поглотить меня целиком.

Но я не смог оставить ее.

Случайные вспышки нежности и заботы появлялись, когда ее тело находилось под моим. Меня всегда потрясали ее глаза. Ее волосы, рассыпавшиеся по моей подушке.

— Ты потрясающая, — прошептал я перед тем, как обернул свою руку вокруг ее шеи и приподнял, позволяя нашим губам найти друг друга.

 В ту ночь она была моим экстази. Моими галлюцинациями.

 Я любил вкус клубничного блеска на ее губах.

 Ее обнаженное тело было скрыто моим, мои губы изучали ее шею, пока она выгибала свою спину.

— Ты знаешь, как красивы твои глаза? — спросил я, сидя с ней и прижимая ее к себе.

Она снова улыбнулась. Это тоже красиво. Пальцем я очертил изгибы ее тела, вбирая каждый миллиметр ее красоты, запоминая.

— Они просто карие, — ответила она, расчесывая своими пальцами мои волосы.

Она была неправа. Они не просто карие, и я замечал их все больше каждую ночь, которую проводил с ней. Если смотреть ближе, то можно увидеть несколько вкраплений золота, плавающих в радужке ее глаз.

— Они красивые.

В ней нет ничего некрасивого.

Языком я провел по ее затвердевшему соску. Она задрожала. Зависимость от моих прикосновений сочилась из каждой ее клеточки, когда она молила меня исследовать ее самые глубокие страхи и самый сладкий вкус. Я провел рукой по ее спине и поднял Элизабет так, чтобы мы оба сидели в темноте моей спальни. Я смотрел в эти красивые глаза, пока раздвигал ее ноги и располагал Элизабет напротив меня. Она едва заметно кивнула, тем самым давая мне разрешение делать именно то, ради чего она пришла в мой дом.