В попытке расставить все на свои места, он заезжает сюда, в Мариинскую больницу. И тут сталкивается с этим блюстителем инструкций.

Марк лезет в карман и достает оттуда деньги – несколько бумажек разного цвета. Отделяет самую крупную, тысячную купюру и протягивает ее в окошко. Охранник ставит кружку и оценивающе смотрит на деньги. На те, что остались в руках Марка. Тысячную он берет не глядя. Отходит, зачем-то оборачивается на телевизор, будто бы Дроботенко может подсмотреть за ним, достает из стола внушительный гроссбух и, с трудом протискивая его в не предназначенное для этого окошко, передает Марку.

– Только быстрее, – говорит он и отворачивается к воскресному телевизионному юмору –мол, моя хата с краю.

Новопашин на весу листает страницы, находит записи, относящиеся к субботе. Пробегает глазами. Ничего, что он ищет. Вот отметка о патрульной машине, приехавшей по звонку «02», когда обнаружили изрубленную топором Альку. Почему только голову, а не все тело?.. Машина… Государственный номер – В12… Сержант Канеев (или – Кащеев, почерк неразборчивый). Отдельно – фамилии и номера документов тех, кто проходил через проходную пешком. Нет. Вряд ли Федор Артемьевич Лазарев, 1932 года рождения, паспорт номер такой-то, выдан Петроградским РОВД – тот, кого ищет Марк… Новопашин переворачивает лист и пробегает глазами записи пятницы. Ничего…

Ему нужен оптимизм людей, чья команда выиграла чемпионат.

– А как-то еще на территорию больницы можно попасть? – спрашивает Марк у спины охранника. – Не через эту проходную.

– Есть еще один пост, в главном корпусе, но там пускают только персонал.

Марк вспоминает, что именно так он и зашел в больницу с Ольгой в первый раз.

Толстяк протягивает руку за гроссбухом, кладет его на место и принимает независимый вид.

– Что-то еще?

– Может быть такой вариант, что не записали автомобиль? Или посетителя?

Водолей фыркает.

– Нет, абсолютно точно. Нарушение инструкций. Сразу же выговор и депремирование. Пятьдесят процентов.

– Ясно, а есть координаты тех людей, чьи смены были в пятницу и в субботу? Уточнить у них кое-что. Может, они вспомнят.

– Ну, вообще, есть. Неофициально. Это же коллеги, сменщики. Мало ли узнать надо, что да как. Или попросить подменить. А так, по правилам – только у начальника охраны.

– А если неофициально? По-дружески? В обход, так сказать, инструкций?

Охранник снова фыркает, становясь в этот момент каким-то слоноподобным существом из мультика Диснея.

– Сколько? – напрямик спрашивает он.

– Еще тысяча.

Толстяк, не торгуясь, соглашается. Пока Марк достает деньги, охранник глядит на стену, где, по-видимому, висит график дежурств.

– Я так понимаю, что интересует утро субботы и… Пятница вся?

Марк пожимает плечами. Он не знает.

– Просто, если вторая половина пятницы и суббота до обеда – то это нужен один человек. Мы тут на смены заступаем с послеобеда. Неудобно, но начальство так решило… Это Павлухино дежурство. Вам повезло, он где-то неподалеку живет. Телефон записать или запомните?

– Запиши, – говорит Марк.

Через полминуты они с охранником совершают обмен: информация на деньги.

– Вы по поводу той девушки все? – интересуется Водолей. – Которой голову отрубили, да?

Последний час Новопашин как под сильной анестезией. Единственное, что он чувствует – как внутри него будто бы перекатываются сухие кубики льда, застревают где-то под сердцем, мешают дышать, потом вновь становятся неосязаемыми до какого-то момента. Вопрос охранника отскакивает от одного из таких кубиков.

– Удачи, – говорит толстяк, когда Марк молча направляется к выходу с проходной. – Только не говорите про деньги никому, – просит он у захлопнувшейся двери.

Безжалостный, по-осеннему холодный дождь, усиливаясь, льется на гладкошерстного фокстерьера и двух мужчин, стоящих во дворе-колодце дома по Графскому переулку. Один из них – тот, что с собакой, невысокий и с банкой пива в свободной руке, говорит:

– Погодка, мать ее… – и предлагает. – Давай отойдем под арку.

Держащий руки в карманах промокшей куртки Марк согласно кивает.

Под аркой сухо, но холодно из-за сквозняка. Фокстерьер стряхивает с себя капли воды, усаживается и, вопросительно смотря на хозяина, начинает дрожать.

– Замерз? Сейчас пойдем домой, – говорит ему охранник, которого зовут Павел, и поднимает взгляд на Марка. – Да уж, как-то не думал я, что есть вещи пострашнее смерти. Это когда тебе мертвому топором в лицо ударят. – Его голос гулко отражается от стен арки.

Обжигающе холодные кубики поднимаются вверх. Мутноватый, как его теперешнее состояние, в разводах лед внутри. Замерзшие пузырьки воздуха. Неровные грани царапают ему горло. Марк с трудом сглатывает морской солоноватый привкус и произносит: