– Ты опять ошивался рядом с Мусаси, да?
– Мана отмахнулась от него.
– Послушай. Может, я и была немного фанаткой в то время, но сейчас я взрослая. У меня настоящая работа. Я не трачу свои дни, сидя в тесном кокпите или соблазняя мальчиков. Мне надо заниматься важными вещами.

– Тэйпер и впрямь наседает на тебя, а?
– спросил он. Он сочувствующе нахмурился.
– Он всегда был к тебе жёстче, чем к остальным. Ты его любимица.

– Ты ошивался рядом с Мусаси. Такое поведение я не одобряю. Можешь идти и отчитаться, что я в порядке, просто у меня небольшой завал. И нет, мне не нужна помощь или люди, кружащие надо мной, как мухи. Повторяю, это моя работа. Я к ней привыкла. Включая одиночество, утомление, давление сверху и уставные правила.

– Всё настолько плохо?

– Просто... немного давит сейчас, - вздохнула она.
– Чувствую себя так, будто меня растягивают одновременно в двадцати направлениях. И всё ради травли сломленного человека, у которого, возможно, и нет ничего важного для нас. По крайней мере, ничего, на что надеется начальство.

– Ну, - сказал Асари, - ты обнаружила что-нибудь полезное?

– Я...

Она остановилась, слова застряли на полпути.

Прошлой ночью Мана поняла, кем был Каору. Чем он был. Он был последним Ангелом. Это было почти откровением. Синдзи сказал, что он был тем, кого он убил. В своей руке. Потом он убил всех людей. Удар.

Каору был последним Ангелом перед Ударом.

Мана не могла этого даже представить. Ангел, способный к человеческой речи, не говоря уж об эмоциях? Он имел человеческий облик? Должен был. Синдзи называл его "он". Некто, любивший его.

Последний Ангел был человеком.

Она не знала, как обработать эту информацию. Она иррационально расстраивала её. Это был первобытный страх, как темноты или неизвестного. Ангелы были огромными чудовищами, высокими, как здания, и сильными, как ураганы. Содержать весь этот ужас и силу в хрупкой человеческой оболочке...

Думали ли другие Ангелы? Были ли они способны к человеческому мышлению? Речи? Различались ли Ангелы и люди только размерами и внешним видом?

Она не полностью осознала это, но такие мысли были невероятно опасны. Но если что Кирисима Мана и умела, так это скрывать небезопасные мысли и информацию. И что-то ей подсказывало, что чем меньше знают люди ниже статусом, тем лучше.

– Прости, - сказала она Асари, пожав плечами, - я не могу ничего рассказать тебе.

– Жаль.

– Ага. Но, по крайней мере, ты не отругаешь меня. Это работа Тэйпера.

– Наверное.

– Не должен ли ты поддерживать мой дух? Или моё израненное эго?

– Я и так уже в одних взаимозависимых отношениях на базе, - сказал Асари.
– В другие меня не затянуть.

– Хорошо, - сказала Мана сквозь смех.
– Передавай привет Мусаси.

Она помахала ему на прощание и снова нырнула в гору бумаг на столе.

– Останешься на всю ночь?
– спросил он у двери, указывая на часы, которые показывали 21:21.
– Я по пути домой зашёл.

– Я пойду через несколько минут, - сказала она, по-прежнему маша рукой.
– Не жди меня.

В 22:57 Мана закрыла дверь своего кабинета. Не рекорд, особенно в последнее время, но достаточно, чтобы Асари грустно покачал головой, а Мусаси устроил представление.

И она знала, что её усердия были в основном из-за прошлого. Ничего такого, чего бы она себе уже не говорила. Но, может, если повторить много раз, это станет менее сомнительным.

Она быстро покинула базу и поспешила домой. Улицы были почти пусты и Мана чувствовала себя последней женщиной на Земле. Было поздно; все, у кого была семья, уже были дома вместе с ней. Моменты вроде этого делали Ману более грустной, чем обычно. Они напоминали об её одиночестве. Но кажущиеся колоссальными усилия для построения отношений оставляли её удовлетворённой своим статусом.

И всё же она почувствовала укол разочарования в себе, когда дома её поприветствовала лишь пустая тьма.

Она приняла душ, смыв грязь и головную боль прошедшего дня, и рухнула в постель. Книга, лежащая на столике, которую она постоянно безуспешно пыталась прочесть, внезапно показалась ей невероятно глупой. Это была сумбурная любовная история в реалиях XVII века, из тех, где главными проблемами героини были какого красивого поклонника выбрать женихом и как потратить неприлично огромное приданное. Всё же, это был порок. Постыдное удовольствие в мире, полном постоянных неудовольствий. Но даже цветастый эскапизм этой ночью требовал слишком многих усилий. Она включила лампу, когда легла.

Когда её голова коснулась подушки, когда её глаза закрылись, когда внешний мир скрылся в тумане, ей снился сон. Каждый раз это был один и тот же кошмар. Она смотрела, как её тело плавится и становится чем-то густым и вязким, а мысли медленно покидают голову неровными колоннами до тех пор, пока не оставалась только способность наблюдать. И потом вламывались чужие мысли. Миллионы и миллионы мыслей, которые наполняли её сверх меры, которые нападали, насиловали и уничтожали. Как же это было больно. Было больно, и она не могла проснуться. Она никогда не могла проснуться.