– Ты лжёшь, презренный бродяга!
– Сименс вскочил, отбросив на сидящего приблуду тонкую чёрную тень.
– Я учился в Университете и многое слыхал о мятежном поэте Аль-Саади! О его благородной внешности, весёлом нраве и смелых выходках там до сих пор бродят легенды! Ты похож на него не больше, чем крыса на соловья!

– Жизнь меняет людей, - смиренно ответствовал пришлый, отодвигаясь от костра и надвигая на лицо свой нелепый капюшон.

– Прекрати, Сименс, - просипел Тибальд.
– Нам нет дела до того, кем является наш гость, если он голоден и замёрз. Помни о данных обетах...

– Это ваши обеты, сир Тибальд, а не мои!
– яростно сверкнул глазами Сименс, нехотя усаживаясь на своё место.
– И мне претит, что какой-то проходимец порочит светлое имя этого выдающегося человека! Я видел несколько гравюр с изображением Аль-Саади и клянусь черепахой, что это не он!

И тогда незнакомец вдруг заговорил, не поднимая лица, скрытого в густой тени капюшона. Его голос был болезненно-скрипучим, но произносимые слова звучали волнующей музыкой для слуха старого воина:

Когда сольётся рябь домов

В аляповатую картину,

Я побреду, скукожив спину,

От льющих слёзы облаков.

Накроет тень овал лица,

Омытого волнАми грусти.

И когти прямо в грудь запустит

Тоска, которой нет конца... [7]

Когда незнакомец умолк, Тибальд ещё долго сидел, отрешённо глядя в отблески оранжевого пламени, Сименс задумчиво морщил лоб, не умея совладать со своим лицом.

– Я слышал эти стихи в несколько иной интерпретации, - неуверенно пробормотал он, косясь на случайного попутчика.

– Тогда и я был иной, - тихо проскрипел незнакомец, обхватывая руками колени и ещё глубже утопая в своём треугольном капюшоне.

– Однако, суп, должно быть, уже готов, Сименс, - сказал Тибальд.
– Позаботьтесь в первую очередь о нашем госте, а потом уже и о нас самих.

Сименс рассеянно кивнул, пребывая в явно растрёпанных чувствах. Покопавшись в заплечном мешке, он извлёк из него краюху ржаного хлеба, несколько мелких луковиц и пару мятых жестяных мисок. Наполнив миски ароматным горячим варевом, он протянул одну из них странному гостю, а вторую Тибальду. Сам же он принялся черпать суп прямо из котелка, имея вид человека, который уже очень давно пытается решить слишком сложную задачу и никак не может найти правильный ответ.

Гость торопливо выхлебал суп и теперь ковырялся пальцами в мелких тушках, доставшихся ему варёных рыбёшек, жадно заедая их хлебом. Когда он потянулся за очередным куском, из рукава его плаща на тонкое запястье соскользнуло широкое железное кольцо с обрывком толстой кованой цепи. Бродяга поспешно спрятал своё сомнительное "украшение" обратно в рукав, бросив испуганный взгляд на своих сотрапезников.

Тибальд сделал вид, что ничего не заметил, занятый неторопливым поглощением пищи; его ложка мерно постукивала о нижний край маски, скрывавшей верхнюю губу. Сименс был слишком захвачен собственными мыслями, чтобы обращать на что-либо внимание. Казалось, он целиком ушел в воспоминания о своей студенческой жизни.

Бродяга тщательно подчищал остатки супа куском хлеба (оказалось, что он съел варёную рыбу прямо с костями) и Тибальд молча протянул ему свою, почти нетронутую, миску. Тот с благодарностью принял её и тут же начал шумно сёрбать, проворно работая ложкой.

– Послушайте... э-э-э... любезный...
– Сименс мялся, не зная, как следует обращаться к их странному гостю.
– Если, по вашим словам, вы Аль-Саади, то не составит ли вам труда ответить, кто занимает в Университете пост декана на факультете естествознания?

– Десять лет назад это был Мастер Том Дулли по прозвищу Жаборез, - неохотно откликнулся бродяга, словно уже жалея, что назвался своим настоящим именем.
– Хотя я и не имел чести присутствовать на его скучнейших (по слухам) занятиях, поскольку учился на факультете изящной словесности.

– А известно ли вам имя Гануша Клемента?
– продолжал свой допрос Сименс.

Тибальд пока предпочёл не вмешиваться в разговор.

– Ган - Седой Медведь, - в голосе странника послышалась теплота и ностальгия.
– Немало дрянного пива мы выпили с этим дебоширом в портовых кабаках...

– Невероятно!
– Сименс, казалось, был искренне удивлён.
– Но если ты и вправду легендарный Аль-Саади, то почему бродишь в лохмотьях и шарахаешься от людей?

– Это длинная и печальная история, - незнакомец снова укрылся в тени своего капюшона.
– Но если милостивым господам будет угодно, то я могу рассказать её.

Сименс был явно не против - азартное предвкушение ясно читалось на его гладком, ещё не знавшем бритвы лице. Он устроился у огня поудобнее, приготовившись слушать, но Тибальд был вынужден его разочаровать.