Шрифт:
Плечо выглядит ужасно, но доктора обещают, что останется минимум шрамов, хотя и полностью восстановиться, никогда не получится.
Он назвал меня трусом. Он прав. Конечно, я повел себя как идиот. Ну, а что мне было делать? Он с такой жалостью на меня смотрел. Придурок. Это он во всем виноват! Это он... Мой мужчина. Ну, мой же...
Набираю его номер по-новому.
– Мой принц передумал?
– любимый голос.
– Я займу диван, а ты, если влезешь, можешь пристроиться где-нибудь!
Отключаюсь. Он поймет... Но... Он перезванивает.
– Але...
– Хочешь секрет?
– Том сейчас по любому улыбается.
– Ну, и?
– Мой диван раскладывается!
Теперь он отключается первым, оставляя меня наедине с моими мыслями. Вот чертенок! Мой любимый черт! Его голос и у меня уже стоит, вот, что значит недельное воздержание. Снова набираю его номер.
– Да, моя нетраханная попка?
– ну, наглец!!!
– К одиннадцати в главном аэропорте...
– Поцелуешь меня?
– В рот трахну!!!
Говорю и отключаюсь! Ух, как я хочу его, сжимаю член сквозь ткань трусов. Ммм, черт...
Почему он мне не перезванивает? Ну, что ему сложно? Тупой что ли? Стягиваю боксеры, делаю фотографию своего красавца и кидаю ему в сообщении. Пусть видит! Пусть облизывается. Поглаживаю свои бедра, пах, но член не трогаю. Ммм, мне нужны его руки, его губы и его член. Черт, ну, почему я такой идиот! Уехал от своего мужчины из-за нескольких шрамов... Черт с ними с этими шрамами! Он меня итак будет любить! Любого меня будет любить! А если и попытается отказаться, я пристегну его к себе наручниками!
Телефон звенит. Что? Отошел от шока?
Открываю смс... Ну, не с*ка ли?
Две фотографии. Его задница с моим любимым резиновым членом, черного цвета, а вторая, его лицо, искривленное гримасой страсти. Тут уже я ему звоню. Он берет трубку, но не произносит, ни слова, я только слышу жужжание резинки и его стоны. Громкие такие... Сладкие...
– Подрочи со мной...
– просит он.
Я сжимаю в ладони свой член, оглаживаю его, большим пальцем размазываю смазку по всему стволу. Черт, похоже, я совсем разучился сам себя ублажать. Без его рта уже мало, что выходит. Но меня возбуждает та мысль, что он сейчас там трахает сам себя. И его крики, и охи я слышу отчетливо...
– Малыш...- его громкий шепот. Он кончил.
– Я люблю тебя...
– всхлипываю, размазывая сперму по своему животу.
– А я тебя люблю... Билл, как ты?
– Я хорошо, - выдыхаю, как же я по нему соскучился, - а ты?
– Я тебе говорил, что я трус. Так вот, я не просто трус, я еще и тряпка. И я буду сейчас ныть. Мне плохо без тебя, любимый мой, возвращайся...
– Том...
– у меня мурашки по коже, как же он там страдает. И он не стесняется говорить о том, что ему плохо. Он не боится, что о нем подумают плохо или посмеются. Он настоящий!
– Мой Том, ну, что ты...
– Возвращайся, пожалуйста...
– его всхлип, Господи, он, что плачет?!
– Том, ты плачешь, ну, Том?
– подскакиваю в кровати.
– Да, я плачу! И плакал всю эту неделю! И дома, и на работе, и когда с собакой гулял! Билл, я не могу без тебя! Я не хочу без тебя... Ну, как ты можешь решать за нас двоих? Что за дурная привычка? Я ведь искренне тебя люблю! Всем сердцем, душой и задницей!!! Ну, Билл. И если ты боишься своих шрамов, хочешь я себе такие же сделаю? Котенок мой, ну возвращайся...
У меня у самого слезы по щекам. Эти слова... Такие настоящие, искренние, естественные...
– Том, любимый, прости...
– шепчу, - прошу тебя, не плачь! Я сегодня приеду! Приеду со всеми вещами...
– И собаками...
– ... и собаками! Том, только не плачь, ну, не разводи сырость в нашем доме! Ну, ведь мне же потом убираться! Эртройт, ну, совсем ни о ком не думаешь, только о себе! Ну, хватит! Что мы потому будем делать с плесенью на стенах от сырости? М?