Мы путешествуем по Черному морю: Миша Капланович, Гоша Камфер, я и Саша Казанцев. Ялта, 1959 год

Трудно представить, но имея по семьсот рублей, мы ухитрились совершить грандиозное путешествие. Добрались до Одессы, затем на теплоходе до Евпатории, прошли пешком через весь Крым до Алушты, где едва не сожгли парк, когда у нас перекись водорода высыпалась из аквалангов, которые все-таки испытали. Аркадий остался в Крыму, а мы дошли до Ялты, откуда на пароходе «Адмирал Нахимов» (летом 1986 года он затонул после столкновения с сухогрузом «Петр Васев») добрались до Новороссийска, а затем до Геленджика, где остановились у моих знакомых, к которым мы приезжали когда-то с мамой.

Будущий профессор и завкафедрой «Автомобили» МАДИ Аркадий Юрчевский в Крыму на горе Ай-Петри. 1957 год

Там наши пути разошлись – Юрка отправился в Чир-Юрт кино снимать, Надежда – в Туапсе, а мы с Женей стали ждать теплохода – мне очень хотелось назад в Одессу. Прибыл тот же «Адмирал Нахимов», он прошел в Батуми, вернулся в Новороссийск и доставил нас в Одессу. Жили на палубе в палатке. Из Одессы еще заехали в Киев, а когда оттуда возвращались в Москву, имели всего по пять копеек на городской транспорт, но не голодали. Дело в том, что в Крыму, и потом, когда ехали с Кавказа, мы встретили ребят из тимирязевки, возвращавшихся с практики и имевших большие запасы еды, которой хватило на всех. Вместе с нами в нашей палатке они доехали до Одессы, затем через Киев мы прибыли в Москву сытыми и довольными. Мы настолько были закормлены, что даже сгущенки никто не хотел, и разыгрывали в карты, кому съесть последнюю банку. В 1959 году с тремя своими однокурсниками я повторил этот маршрут, правда, на теплоходе «Грузия».

Вернувшись из своего южного вояжа к началу занятий, мы весь первый семестр второго курса проявляли кинопленку, монтировали, было не до учебы. Зато сделали кино о МАДИ, его истории. Получилось очень симпатично. Показали известному режиссеру Григорию Рошалю, ему очень понравилось, он нас хвалил, говорил, что это настоящее документальное кино. Мы были горды такой оценкой, но вскоре поняли, что делать хорошее кино об институте и успешно в нем учиться далеко не одно и то же. После первого семестра я получил три двойки, а Юра с Аркадием и вовсе были вынуждены перейти на вечернее отделение. Вовка Чудинов ушел из МАДИ, поступил во ВГИК на операторское отделение. А мне удалось-таки пересдать экзамены и даже получить стипендию. В этом мне помогла наша мама Лена, организовавшая необходимую пересдачу экзаменов. В следующем семестре я уже серьезно относился к учебе и второй курс окончил вполне прилично. Правда, по математике у меня все-таки вышла тройка, которая серьезно подпортила мне жизнь на третьем курсе.

Экзамен по сопромату

Мои студенческие годы по времени совпали с периодом освоения целинных и залежных земель. Эта эпопея была инициирована тогдашним руководителем страны Никитой Хрущевым, полагавшим, что таким образом удастся увеличить производство зерна и быстро решить хлебную проблему. Планировалось с 1954 по 1960 годы ввести в оборот, то есть распахать и засеять пшеницей и рожью, 43 миллиона гектаров нетронутой земли в Казахстане, Сибири, Поволжье, на Алтае и в других районах. К воплощению столь грандиозной задачи были привлечены гигантские человеческие и материальные ресурсы. Эта идея, говоря современным языком, стала модным трендом в обществе, особенно среди юношества. Дети фронтовиков, овеянных славой освободителей, мечтали о подвигах. Участие в освоении целины предоставляло возможность проявить патриотизм и героизм в мирное время, пусть на трудовом, а не военном фронте. Эти настроения подогревали партия и комсомол, развернувшие активную пропагандистскую кампанию в молодежной среде. И молодежь откликнулась. На целину потянулись эшелоны комсомольцев, охваченных энтузиазмом и романтикой. Кроме того, работа на целине позволяла неплохо заработать, но эта цель для большинства тогда не была первостепенной.

Ответом нашего вуза на комсомольский призыв стали ежегодные поездки на целину студентов-второкурсников, успешно сдавших весеннюю сессию. Это был продуманный подход – считалось, что после первого курса студенты слишком молоды и неопытны, после третьего была практика, а по окончании четвертого – военные лагеря. Окончившие второй курс студенты были уже достаточно взрослыми для поездки на целину, и не нарушался учебный процесс. Так, в июле 1958 года мы отправились осваивать целинные земли Северного Казахстана. В длинном составе из пульмановских вагонов разместились мы – посланцы МАДИ, и студенты еще двух вузов Ленинградского района Москвы – Химико-технологического института им. Д. И. Менделеева («Менделавочки», как в шутку мы его называли) и Института пищевой промышленности. В нашем районе был еще Московский авиационный институт, но его студенты, ввиду большей численности, ехали в отдельном составе.

Моя «тормозная бригада» на пути в Северный Казахстан. 1958 год

Мой друг Алик Клей (Валерий Буклей)

Командиром студенческого отряда МАДИ был назначен доцент кафедры двигателей Владимир Николаевич Жабин. Руководить нами ему доверили, поскольку он недавно демобилизовался, воевал, имел офицерское звание. Несколько вагонов очень длинного состава занимал отряд МАДИ, в который входили студенты разных факультетов. Весь наш курс разместился в одном вагоне, возле которого мы перед отправкой сфотографировались – этот снимок до сих пор сохранился. У нас в группе была отличная команда музыкантов – Гарик Тайц играл на аккордеоне, Леня Козлов – на саксофоне и кларнете, Костя Залем – на гитаре, я – на барабане. Так что ехали под аккомпанемент собственного джаз-банда под моим руководством. Нашу веселую компанию очень скоро прозвали «тормозной бригадой», но не за медлительность, а, наоборот, за чрезмерную активность по части обретения обширных знакомств с обитателями, точнее обитательницами, других вагонов. Я придумал способ, получивший название «проверка тормозов» и позволивший нам подружиться едва ли не со всеми, кто ехал в поезде. Во время длительных стоянок состава мы ходили с нашими музыкальными инструментами вдоль вагонов, высматривали симпатичных девчонок либо из Менделавочки, либо из пищевого института, дергали тормозной кран, пугая обитателей этого вагона, все выглядывали из вагонов, думая, что состав трогается. А мы, говорили, что это проверка тормозов и, пользуясь ситуацией, подключались к разговору, успокаивали девушек, смешили – состав стоял подолгу, а когда трогался, мы вскакивали в вагон, который заранее приметили, и ехали до следующей остановки. Пели, болтали, общались каждый раз с новыми девчонками. Все это было под музыкальное сопровождение. Наш собственный «Козел на саксе» Леня Козлов, однофамилец известного саксофониста и джазмена Алексея Козлова, прекрасно владел не только саксофоном, но и другими музыкальными инструментами, ему не уступали гитарист и аккордеонист. Так, за неделю с лишним пути до остановки Джалтырь Акмолинской области Казахстана, мы обзавелись множеством новых друзей, а главное, подруг. В те времена еще не было Целинограда, город носил название Акмолинск, что в переводе с казахского означает Белая могила (теперь на его месте столица Казахстана Астана). Нас доставили в совхоз Красноармейский Кургальджинского района, поселили в бараках, где на земляной пол мы побросали матрацы и подушки, набитые соломой. Пустые наматрасники и наволочки нам было велено взять с собой из дома, что мы и сделали, а солому в большом количестве предоставила принимающая сторона. Нам было весело, ничуть не смущало необустроенное жилище, а спартанские условия лишь усиливали наш энтузиазм и ощущение причастности к выполнению великой миссии. Вообще, в то время люди не были избалованы комфортом, спокойно относились к трудностям быта, от которых наши нынешние современники приходят в ужас. Мы хоть и были городскими, москвичами, но преимущественно из коммуналок, где не у всех были элементарные удобства. Так что мы не придавали значения деталям, устраиваясь на новом месте, главное, что были все вместе, дружной командой.

Нас сразу распределили по бригадам, и в нашей, вместе с нами, было человек 15 механизаторов, прибывших на целину из разных мест Советского Союза. Через какое-то время стали формировать команду типа «технички», спросили, кто из нас знаком с техникой. Я немного знал комбайн, поскольку в детстве работал прицепщиком, нашлись те, кто знал трактор или автомобиль. Это оказалась почти вся моя «тормозная бригада», и нам поручили собирать и ремонтировать технику. Мы восстанавливали плуги, сеялки, культиваторы, оставшиеся с прошлого сезона, собирали новые комбайны. Меня подключили к комбайнеру, который собирал РСМ-8, прицепной комбайн Ростсельмаша, доставленный в разобранном виде в ящиках. К началу уборки урожая он был собран, и я стал на нем помощником комбайнера. Работал до остановки комбайна из-за разрыва полотен. Мы скосили 150 гектаров озимой ржи, которая убиралась вместе с колючками перекати-поле, они попадали в валки, что приводило к разрыву полотен. Нужно было ждать, пока придут новые детали, и мой комбайнер пошел на другую машину, чтобы не терять заработка. Оставшись без работы, я отпросился у Жабина поездить по бригадам и пофотографировать, поскольку считался корреспондентом нашей студенческой многотиражки «ЗАК». Он меня отпустил, строго-настрого запретив ездить в отгон, где паслись овцы, которые, по мнению наших руководителей, могли быть носителями бруцеллеза – очень опасного заболевания. В самом начале нашей целинной эпопеи туда, в отгон, за 150 километров от нас, было отправлено шестеро наших ребят. В их числе оказались моя подруга с дорожного факультета и мой друг Валера Буклей, среди нас – Алик Клей. Желание с ними повидаться пересилило угрозу возможных последствий от нарушения командирского запрета, и я на попутках отправился в отгон. Там было очень интересно, но, поскольку мой приезд был нелегальным, в целях конспирации я не стал много фотографировать, дабы не вызывать липших вопросов у Жабина. Сделал лишь несколько снимков. После очень сожалел о своей трусости.

«Что-то этот „газик“ не хочет ехать…» (на переднем плане Гарик Тайц)

Наши ребята оказались в забавной ситуации. Владимир Николаевич Жабин им категорически запретил стричь овец, опасаясь бруцеллеза. А в отгоне, как выяснилось, для них другой работы не было. Каждое утро Алик Клей ходил к бригадиру, распределявшему людей по рабочим местам, тот направлял на стрижку овец, а после напоминания о том, что студентам запрещено это делать, спокойно советовал подождать другой работы. Эти утренние планерки Алику нравились, потому что там пили чай, угощали местными кушаньями. Все мы почти постоянно были полуголодными, поскольку кормили нас не особенно хорошо. В отгоне ребята даже сделали плакат «Мясо вредно!». Меня мой друг решил тоже подкормить и предложил пойти вместе с ним к бригадиру под видом корреспондента «Комсомольской правды». Он сказал, что сын бригадира недавно вернулся из армии и знает эту газету. Другие аборигены вообще не имели представления о тогдашних СМИ, ни газет, ни журналов в глаза не видели, и даже увидев, ничего бы не поняли – русским почти никто не владел. На чаепитии было масло, что-то еще и лепешки, которые я, несмотря на свою недокормленность, есть не смог, потому что бабуля, их готовившая, отбивала тесто на своем бедре. Ни бедро, ни выпечка с него у меня аппетита не возбудили.