Не Гектор втягивал в свой образ жизни, я сам сознательно ввинчивался в него, правильно, размеренно. Мендоза не диктовал, не критиковал, не учил, не корректировал, не направлял – он был рядом. Подставлял руки, когда чувствовал, что я могу сорваться. Раздвигал мое пространство, когда видел усталость от контактов. Обкалывал антисептиком, когда понимал, - ссадины воспаляются. Ждал, надеялся, верил. Возился нежно и терпеливо, любил глубоко и естественно и все время боялся моего возможного ухода. Боялся до паники и ярости. Ревность его была направлена только на одного человека и только он вызывал у испанца ледяную злость в глазах. С таким взглядом инквизиторы посылали на костер, а его предок конкистадор, наверное, резал индейцев.

Но Брайана больше нет, он сизый всполох и Гектору нечего было беспокоиться. Как я думал…

Почему не уходил от него? банальная причина, отсутствие сил и желания. Все так и текло, как неподвижная река в пейзаже, -красиво и предсказуемо.

Не знаю, какие высшие силы и на каких условиях вступили в сговор с моим подсознанием, но я смог перестать метаться.

…Пока не увидел сон…

…Пока не трахнул Хосе…

…Пока не прикормил беса…

Сон был стандартно-мрачным, кому хоть раз в жизни не снилось подобное? Коротким, бесцветным и скучным. Меня хоронили. Толпа родственников, новых-старых друзей, еще кого-то откровенно тяготилась мероприятием: зевали, поглядывая на часы, болтали по телефону, посмеивались. Из гроба уловил нелепый разговор Эммета и Дэниэля Шорта.

– Долго они тянули с похоронами, Тейлор уже лет десять, как умер?

– А что вы хотите? Мендоза приказал заморозить, отнес в подвал, сделал из мертвого Тейлора алтарь.

– А где Мендоза?

– Рассыпался в прах.

– Как предсказуемо… Хотя Тейлор и до физической смерти уже был неживой, а Мендоза пыльным прахом.

Прорезая толпу к гробу подходит Бог. Мой личный Бог. Красивый. Уверенный. Мощный. Живой. Целует в лоб, его губы прожигают в мертвом теле огненную дыру, глаза усмехаются.

– Прощай, Джастин. Каждому своё. Я живу – жизнью.

Проснулся от ужаса, бессилия и злости, с криком «нет, нет, нет, это не я, хочу жить… хочу жить… пошел на хуй…» Перепуганный Гектор хлопотал, успокаивал, обнимал, совал успокоительное, а я отталкивал его руки, - руки праха. Не соображая где, кто, откуда, почему, горел одним желанием, - жить! Не быть мертвым - живя. Не стать алтарем.

А потом трахнул Хосе, помощника Гектора по хозяйству. Не задумываясь, походя, зажал в углу, стал целовать, нападать, развернул, нагнул, отработал. Без чувств, без сожалений, без слов. И, с той же силой, с какой учился существовать по правилам «хорошего тона», сейчас захотел жить по - своим: эгоистичным, не соотнесенным с правилами Гектора, без обязательств. Если Мендоза любит меня, а я никак не могу полюбить его, искренне, а не суррогатно, пусть это будет его проблема, не моя. Ни извинений, ни сожалений. Мои ли это правила? Да мои! Не подражание Брайану, а одобрение их и принятие! Спасибо, Кинни.

– Джастин, какого беса ты прикормил?

– Не выбирал, Гектор, кто первый пришел.

– Ангел мой, что происходит? Не скрывай ничего. Ты с кем-то разговаривал? С ним! Что он сказал?

– Блядь, Гектор, его нет, достало, что любые мои изменения ты связываешь с Брайаном. Это не я, а ты не даешь прошлому убраться из нашего дома, ты боишься его и приманиваешь страхом.

– Да, я боюсь. Он дьявол, он искуситель, он делает то, что захочет, плюя на чувства других.

– А ты хотел бы быть таким, Гектор?

– Нет. Есть определенные правила поведения, правила взаимоотношений, чувство долга. Любовь… Если любишь, то не можешь жить только своими желаниями, удовлетворять только свои потребности. А я люблю тебя, ангел, люблю так, как никто никогда больше и, поверь, как никого никогда раньше. Джастин, пожалуйста, если тебе надо переменить обстановку, только скажи. К черту этот вернисаж в Берлине, к дьяволу бал в Париже, уедем куда хочешь, в любое место, на любое время. Только не отдаляйся от меня, не прячься, не заставляй страдать.

– Все хорошо. Я хочу жить, Гектор. Но по каким принципам, законам, правилам, не знаю. Если тебе трудно это принять, давай объяснимся сейчас и…

– О Боже, Джастин, как ты только мог подумать. Я постараюсь принять, понять. Только не уходи…

В Берлине и Париже было весело. Я клеил парней чуть ли не на глазах у Гектора, трахался в любом туалете, матерился о членах при членах «лучших аристократических домов Европы», приходил на «ужин в смокингах» в джинсах и кожаной жилетке. Я заставлял Гектора краснеть за меня и страдать. Но только веселился, - прикормленный бес притащил на хлебное место братьев. Мне нравилось утрировать «правила Брайана», доводя некоторые из них до абсурда и никакое экстази не могло вызвать большую эйфорию.