— Заткнись, олух! Задача заключается в том, чтобы определить, кто выдаивает чужих коз!

Грянули аплодисменты.

— Нечего тут определять и устанавливать! Мне все известно! — заявил Эдемика.

— Ну так говори, черт!

— Я бы сказал, да неудобно… — и Эдемика искоса взглянул на тетю.

— Говори, Эдемика! — проговорила побледневшая тетя.

— Кето, ты знаешь, ради тебя я готов идти в огонь и в воду… — сказал, запинаясь, Эдемика, — но если я промолчу, будет хуже для твоего мальчика…

В классе наступила напряженная тишина. Все повернулись ко мне и вдруг зашумели:

— Врешь, бессовестный!

— Кто тебе поверит!

— Сам лопает молоко, а сваливает на других!

— Садись, Эдемика, и молчи!

— Докажи, что это так!

— Погодите, люди! Дайте ему досказать!.. Говори, Эдемика, что тебе известно? — сказала спокойно тетя.

— Мне, дорогая Кето, известно одно: пришел как-то ко мне утром Сосойя, с ним была и Хатия… — Эдемика взглянул на Хатию. Она сидела не двигаясь и улыбалась. — Попросили они у меня козье молоко, сказали — для больного… Я отказал им. А вечером моя коза вернулась с пустым выменем… Дети в тот день побывали и у Маки, и у Машико, и их козы также пришли домой выдоенными… Так продолжается вот уже неделю… Правду я говорю, женщины? Отвечайте!

Но женщины молчали. Молчали все — то ли от неожиданности, то ли из-за уважения к тете.

— Да врет он! — встал вдруг Бежана. — Сочиняет все! При чем тут Сосойя и Хатия? Коз выдаиваю я!

— Записать? — спросил растерявшийся Зосим.

Председатель кивнул.

— А что мне остается делать? В колхозе я не состою, трудодней не вырабатываю… А насчет того, что, мол, кто не работает, тот не ест, — неправда это! Козы ведь тоже не работают в колхозе, однако жрут дай бог! Надо мне кушать или нет? Вот я и стал выдаивать коз! Вот так! — Бежана засунул в рот оба больших пальца. — Сказал ведь сегодня наш председатель, что у войны ненасытное брюхо? У меня тоже есть брюхо, и тоже ненасытное. И я стараюсь наполнить его… Правда, козье молоко без соли — не очень вкусно, но что поделаешь… А ты, Эдемика, повесил бы своей козе вместо дурацкого колокольчика кусок мчади и щепотку соли, было бы лучше… И не приставайте, ради бога, ко мне — как, да почему, да по какому праву я выдаиваю ваших коз! Ничего вы со мной не сделаете, — я сумасшедший! Я даже в выборах не участвую! Понятно? Если вы не отстанете от меня, я начну бушевать, вам же будет хуже! А ты, Эдемика, встань и держи ответ за клеветничество, за оскорбление неповинных детей! Вот так!

Огорошенный Эдемика не нашелся что ответить. Молчали и соседи.

— Ты закончил, Бежана? — нарушила тишину тетя.

— Да, дорогая Кето! — улыбнулся ей Бежана.

— Ну так садись…

Бежана, подмигнув мне, сел. Тетя встала и глухо заговорила:

— Простите меня, соседи! Это я во всем виновата. Сосо и Хатия каждый день приносили молоко и говорили, что это от соседей. Я верила им… А молоко действительно нужно было для раненого… Бежана нашел его в плантации и приволок к нам — голодного, полумертвого… Благодаря вашему молоку и заботам Аквиринэ нам удалось выходить человека… Простите меня, соседи… Я постараюсь отплатить добром…

Тут вскочил Эдемика и, задыхаясь от волнения, набросился на меня:

— Что же это ты опозорил меня, Сосойя, перед честным народом? Сделал меня посмешищем? Сказал бы, сукин ты сын, в чем дело, да я бы подарил тебе эту проклятую козу! Что мне теперь делать! Бежана и тот смеется надо мной! Эх ты, Сосойя!..

— Сосойя Мамаладзе! Встань и доложи собранию, как было дело! Мы-то уверены, что на дурной поступок ты не способен! — сказал мне с улыбкой Кишварди.

Я встал, подошел к столу.

— Дядя Кишварди, дядя Эдемика… Я и Хатия… Дядя Эдемика… Клянусь памятью матери… Мы не выпили ни одной капли того молока…

У меня потемнело в глазах, люди стали двоиться, к горлу подступил горький комок… Потом комната исчезла… Кто-то подошел ко мне, обнял. Я прислонился головой к его плечам и тихо заплакал…

Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвался наш сельский почтальон Коция с огромной сумкой за плечом. Он еле стоял на ногах. Натыкаясь на стены, он с трудом добрался до стола, оперся на него руками, расставил ноги и окинул собрание мутным взглядом.

— Что, боитесь смотреть мне в глаза? — произнес он заплетающимся языком.

— Здравствуй, Коция! — приветствовал его дядя Герасим.

— Здравствуй! Где председатель? — спросил Коция стоявшего рядом Кишварди.

— Вот же я, не узнаешь? — Кишварди хлопнул почтальона по плечу.

— Ты — Кишварди? Ну да, узнал! Это ты меня назначил почтальоном?

— Я!

— Коли так, открывай собрание!

— Да оно уже открыто, Коция!

— Тогда дай мне слово!

— Ишь ты, чего захотел! Да облейте его водой! Где это он так нализался? — рассердилась Ксеня.

— Требую слова! — настаивал почтальон.

— Какое еще слово, Коция, кончилось собрание!

— Дайте слово! Прошу вас! — обратился Коция к народу.

— Налей ему, Кишварди!

— Дали же говорить мне? Теперь пусть скажет он! Сейчас он сумасшедший вроде меня! — крикнул Бежана.

— Говори, Коция! — разрешил председатель.

Почтальон поклонился ему в знак благодарности и повернулся лицом к собравшимся.

— Кто начал войну? — выпалил вдруг он.

Люди остолбенели.