Тетя дала ему отпить вина. Больной затих.

Под утро я натер его. Тетя прилегла на кушетке и заснула. Я и Хатия продолжали бодрствовать.

— Сосойя, что с ним будет? — спросила Хатия.

— Ничего не будет. Сказала ведь бабушка Аквиринэ, что он спасен.

— А вдруг она ошиблась?

— Ничего не ошиблась! Он же фронтовик! Видишь, какая у него рана? Если он от такой раны не умер, от болезни и подавно не умрет!

— А где у него рана?

Я откинул одеяло на груди больного, взял руку Хатии и дал ей пощупать рану.

— Ух ты!.. А если б попало влево, убило бы его, правда?

— Конечно!

Хатия нежно провела обеими руками по лицу, по плечам больного.

— Он красивый?

— Не знаю. Наверно, красивый. Зарос он, как поп, разве поймешь?

— А худой какой!

— Димка! — выкрикнул вдруг больной. — Слышишь меня, Димка?!

Я и Хатия обратились в слух.

— Тебе говорю, Димка! Слышишь?

— Слышу! — ответил я тихо.

— Смотри, Димка, сейчас все спят… Утром сюда придут немцы… Вывезти всех не успеют… Мы с тобой — ходячие… Или ты хочешь сгнить в постели?.. Надо бежать!..

— Ты о чем?

— Да, да, бежать!.. Эвакуация мне не по душе… Пусть сам врач эвакуируется, если он боится… Ты чего молчишь? Сейчас все спят и никто не дежурит… Гляди!..

Больной привстал.

— Погоди, — обнял я его, — дождемся утра!

— Нет, я уйду! — он оттолкнул меня и встал.

— Куда ты? Постой!

Я постарался удержать больного, но, поняв, что это мне не под силу, крикнул:

— Хатия, помоги!

Хатия ощупью подошла к нам и сзади схватила больного за плечи.

— Пустите! — взревел он и рванулся так, что мы все втроем оказались на полу. Перепуганная тетя бросилась к нам.

— Пустите меня! У-у-у… — Вопя и ругаясь, больной катался на полу, мы наседали на него и никак не могли справиться с этим обескровленным, ослабшим от голода и жара человеком, которому страх придал удивительную силу. После получасовой возни он обмяк и заплакал:

— Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти…

Наконец он, видно, примирился с судьбой, опустил руки, всхлипнул и уже спокойно дал нам уложить себя в постель. Спустя минуту он заснул…

Я улегся на полу у камина, тетя и Хатия — вместе, на кровати.

После долгого молчания я тихо позвал:

— Тетя…

— Да?

— Спишь?

— Сплю!

— Ты не обижайся, тетя, завтра я схожу в сельсовет и попрошу, чтобы его отправили в больницу…

— Не мели чепухи! Хатию разбудишь!

— А я не сплю.

— Сходим, Хатия, в сельсовет? — спросил я Хатию.

— И куда он хотел бежать? — спросила в свою очередь она.

— Засните, черти! Вставать скоро! — зашикала на нас тетя.

— Нет, серьезно, тетя, что нам делать?

— А что, собственно, надо делать? Привели его — значит, должны выходить. И все! При чем тут сельсовет?

— Чем его кормить?

— Тем же, чем кормимся мы сами.

— Ему бы молока побольше… — сказала Хатия.

— Да, мчади с сыром тоже неплохо! — сказал я.

— Откуда и как он попал сюда? — спросила Хатия.

— Война, Хатия, война… Сейчас всякое бывает, — ответила тетя.

— Тетя!

— Что еще?

— Значит, оставляем его?

— Сперва вылечим, а там видно будет… Да засни ты наконец!

…Я сплю и вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя — стройная, красивая, как божья матерь. У ее ног на коленях все мужчины нашего села и среди них наш русский. Все молчат. Молчит тетя. И лишь русский, воздев руки, молит тетю:

«Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти…»

Я прошу тетю не отпускать нашего русского. Тетя подходит к нему, берет его за руку, потом берет за руку меня, и мы втроем идем домой…

…Целую неделю больной боролся со смертью. Все эти дни он не приходил в сознание. Днем лежал спокойно, устремив в потолок блестящие глаза, ночью начинал метаться и бредить. Каждый день Бежана приходил проведать больного. Он садился у изголовья и заводил с ним беседу, словно со старым знакомым.

— Когда же ты встанешь, Сосоин русский, а? Видишь, ноги уже не держат Кето!.. Что? Не понимаешь по-грузински? Так я тоже по-русски не понимаю, но это ничего не значит! Хочешь, поспорим? На что? На что желаешь! Кто больше съест. Кто больше поднимет. Кто лучше споет. Что? Спеть по-русски? По-русски я не умею, дорогой! Спою тебе по-нашему, а ты поддержи басом! Не можешь? Ладно, пой вторым голосом! Тоже не можешь? Хорошо, тогда я один спою! — И Бежана пел: