Шрифт:
– Те раз! Сейчас найду ТВОЁ!
– Иржи рылся в хламе, напоминал усердного бурундука в кладовой с орехами.
В фильме о домашних животных я видела милейшего бурундучка в мешке с кедровыми орехами.
Рай в Раю!
Настоящий бурундучок смешил меня, а бурундук в теле Иржи настораживал.
– ОЙ! Топоры забыли и чучелко!
– Славо хлопнул ладонью по лбу, раздался треск поваленного дерева.
Славо проломил свой череп.
Треск - настоящий, лопнула кость.
Я закрыла лицо ладошкой, присела на мягкий стульчик.
Стульчик подо мной заржал.
Я вскочила, из глаз летели искры - сейчас сожгу ваш склад с убийственной продукцией, шутники.
– Стул смехачный!
– Иржи с трудом затолкал смех в себя. Еще бы - мальчик хочет дожить до понедельника, поэтому не злит меня, не смеется надо мной.
– Мрин, привыкнешь!
– и крикнул в спину убегающего Славо: - Шибко! Шибко! Торопись, а то манекен оживет и убежит!
В голосе Иржи звучала тревога, а следовало бы смеяться.
Почему Иржи разволновался оттого, что манекен РЕАЛЬНО оживет?
– Шуточки у вас - клоунские!
– я выискивала безопасное кресло или трон для Принцессы.
– АХ! Славо убежал, а голова у него треснула.
Мальчик без головы проживет, но за медицину обидно.
– То не голова, а трескачка в руке!
– Иржи выдвинул ящик комода, напоминающего формой гроб (наверно, бутафорский клоунский гроб с выдвижными ящичками).
– Возьми в руку и ударь ладонью по лбу! Забавно!
– Иржи протянул мне подушечку телесного цвета, чуть меньше ладошки.
Я осторожно приняла реквизит, приложила ко лбу - подушечка квакнула.
– Сильнее! Не боися! Не убьёт!
– Иржи высунул язык от волнения.
Я размахнулась и со всей мудростью поколений фотомоделей вжала подушечку в лоб!
В последний момент испуганная мысль горностаем промчалась в мозгу:
"Вдруг, в подушечке скрыта капсула с несмываемыми чернилами?
Или игла с ядом?"
Из подушечки раздался оглушительный треск лопнувшего кокосового ореха.
Смешно! Освежает!
Если бы Иржи пошутил надо мной и подсунул чернила, то он не дожил бы до прихода Славо.
Фотомодель в гневе страшнее горной лавины с камнями и страусами.
В Швейцарии горная лавина снесла ферму с африканскими страусами и туристами.
На фотографии из снежного кома торчали руки, ноги людей и перья страусов.
Туристов - не жалко, а страусы - милашки.
Глазки у них - пуговички, клювики - зюзюзю, кококо!
Иржи - не страус, поэтому содрала бы с него шкуру за издевательство и сшила из неё костюм для нового клоуна - более умного.
Возможно, Иржи догадывался, что с девочками шутят по-разному: одни шутки мы благосклонно принимаем, даже смеемся, а за другие шутки - убиваем.
Я еще раз отвела руку и буквально треснула ладонью по лбу - не больно, а грохот грозовой.
Прикольно в школе подшутить над учителями. Умрут от страха!
Сразу - и Иржи, и Славо, и Божена с хвостиком, и пан директор с возможными копытами в ботинках - циркачи стали мне ближе по духу.
Цирковые артисты выводят мрачных людей из комы.
– О! Много потешных пищалок, пугалок, бутафорской крови, пузырей со слезами! Ты порадуешься, Мрин!
– Иржи извлёк из коробки что-то розовое с белым, встряхнул и протянул мне - так официант протягивает посетителю блюдо с живой коброй.
В глазах циркача застыл вопрос: обрадуюсь, или топну ножкой по ржущему стульчику?
Сначала розовое мне показалось клубникой со сливками.
Затем - парная телятина, и, наконец, оформилось в моём мозгу, как одежда.
Назвать подобное платьем у меня язык не повернулся, а, если бы повернулся, то убежал бы от стыда.
– Твоя униформа, Мрин! Одежда уборщицы!
– Иржи заметно беспокоился, сейчас в обморок упадёт.
– Одежда уборщицы?!!
– я встряхнула розово-белое воздушное.
Цветом изделие напоминало ночную рубашку, фасоном - ночной халатик.
Розовенькое платьице с розовым мехом, белыми кружавчиками, золотыми пуговками.
– Уборщицы... ХМ! Мы же решили, что я не уборщица, а называется по-другому.
Впрочем, "уборщица" - короче слово.
Неужели, я погружаюсь в цирк?
– я приложила платье к себе, подошла к зеркалу.
Из зеркала на меня таращила наглые безумные глазища ужасно толстая тётка с обвислыми щеками и животом коровы, в котором поместился Мировой океан.