— Где вы череп-то увидели? — спросила я.

— Да их там полно. Здесь же немецкие братские могилы были, их тракторами разровняли. Там вон — метров сто от нашего дома — человеческих костей полно. Дома-то эти, можно сказать, на костях человеческих построили. Кресты выбросили, а холмики сравняли.

— Они ж устроили братские могилы возле старого немецкого кладбища. Эстонцы хоронят своих выше, ближе к шоссе, которое на вокзал идет, — объяснила Леля.

— Это что, здесь совсем около дома, на нашем склоне были эти немецкие братские могилы? — спросила я.

— Ну да, — подтвердила Леля.

— А может быть, там оползень и вообще те старые немцы вылезли?

Бабка замахала руками:

— Господь с вами. На ночь глядя про такое заговорили.

В ГОСТЯХ У НАЧАЛЬНИЦЫ ПАСПОРТНОГО СТОЛА

Начальница жила недалеко — за горой, по другую сторону кладбища. Было темно, сильный ветер дул в лицо, пришлось идти в гору боком, придерживая подол платья, чтобы ветер не поднимал его.

Я вошла на точно такую же кухню как наша. Возле плиты стояла начальница, она вытерла руки о передник, взяла мой пиджак, пошла к вешалке и предложила сесть. «Странно, дома она совсем другая и голос другой». Она снова отошла к плите, взяла нож, левой рукой подняла крышку на сковороде, помешала; зашипело и запахло жареным мясом.

— Ну, вот и готово. Сейчас сядем, поговорим. Вошла маленькая девочка и заныла:

— Ма-ам, я тоже хочу с тобой. Начальница ласково проговорила:

— Побудь еще чуть-чуть с Ниной, пока я поговорю с Мирой, — указала она на меня.

Интересно, почему она назвала меня по-русски Мирой, я во всех документах Мирья.

Девочка ушла. Она повернулась ко мне:

— А Вы знаете, как меня зовут?

— Знаю только фамилию…

Она назвалась Анной Ивановной. А потом сказала, что она и мою мать хорошо помнит. У меня застучало в висках… Она налила мне стакан брусничной воды, мне почему-то хотелось спросить, сама ли она собирала бруснику — глупость какая-то. Я отпила, напряглась, чтобы услышать, про что она говорит. Оказывается, она тоже училась после техникума на историческом в Герценовском институте. Это мой отец вел так уроки, что история ей показалась самым интересным предметом. Она говорит: началась война, не успела окончить, приходится работать не по специальности.

Наверное, ей стыдно, что она в таком месте работает. К ней все наши с такими же паспортами приходят. Ей приходится объявлять о выселении… она, конечно, говорит с ними по-русски…

— Вам семнадцать лет? Я кивнула.

— Вам, наверное, захочется после школы поехать куда-нибудь учиться, а у Вас, как говорят, волчий паспорт, ни в одном городе не пропишут. — Она смотрела на меня с ожиданием.

Мне показалось, она хочет, чтобы я кивнула и улыбнулась. Ей стало бы легче говорить со мной. Я почти шепотом проговорила:

— Я знаю…

Опять вошла девочка, Анна Ивановна взяла ее на руки и унесла обратно в другую комнату. Когда она вернулась, я спросила:

— У Вас есть какие-нибудь студенческие фотографии, на которых был бы мой отец?

Она покраснела, помотала головой.

— Но вообще у меня были две большие фотокарточки, одна выпускная, а другая — наша техникумовская гимнастическая группа… Отец Ваш аккомпанировал на рояле. Но все мои довоенные фотографии у моей мамы, она в Сибири, в Тюмени живет… Если хотите, я напишу ей и сделаем копии, но это потом. — Она чуть приподнялась, подтянула поближе свой табурет и продолжала: — Сейчас я коротко объясню, зачем, собственно, я вас пригласила. Но это только между нами… Ни одна душа не должна знать… Если раскроется… Вы не можете себе представить, что будет… — шептала она, наклонившись низко ко мне. — Я могу поменять вам паспорт… Там будет написано, что вы русская или украинка, посмотрю, что больше подойдет, тем более что у вас уже фамилия не Хиива, а Хиво, окончание «о» и короткая фамилия. Вы понимаете, это легче, вы можете стать украинкой. У вас будет паспорт, как у всех, — на пять лет и без статьи. Приходите послезавтра к закрытию с вашим удостоверением. Я вам почему-то верю… Я считала ваших родителей самыми достойными, честными и интересными людьми, которых я когда-либо встречала, вы похожи на отца, я заметила это даже на фотографии в паспорте.

В коридоре послышался грохот железных подков. Она договорила скороговоркой:

— Вы так молоды, вся ваша жизнь впереди.

Открылась дверь, вошел полковник милиции. Анна Ивановна встала, поправила косынку, одернула обеими руками передник и сказала:

— Василий Иванович, познакомьтесь, дочь моего учителя, я тебе о ней говорила. Он протянул мне руку:

— Очень приятно познакомиться. Мир тесен, особенно когда работаешь на такой работе, как мы с Аней. Тысячи людей через нас проходят, вот и знакомые иногда попадаются. Вы ведь тоже из Ленинграда?

Я кивнула. Он повернулся к жене и громким бодрым голосом проговорил:

— Ну, хозяйка, чем накормишь?

Я встала, начала прощаться. Анна Ивановна обратилась к мужу:

— Вася, подожди минутку, — и вышла в коридор проводить меня.

У наружной двери она протянула мне руку и просила не забыть прийти к ней на работу к семи часам в пятницу.

В обратную сторону ветер гнал меня в спину с горы вниз. Где-то недалеко выла собака. Мои каблуки глухо стучали по мерзлой земле. Я вошла на кухню, наши пили чай. Леля посмотрела на меня и погрозила пальцем: