Отсюда, сверху, город казался игрушечным. Огромным, грандиозным, подавляющим воображение и сознание. И все равно - игрушечным. Не страшным чудовищем, не пожирающим человеков Левиафаном, но мирным градом на многих холмах. Дождь не только глушил шум, он размывал сверхконтрастные краски, растворял ультрамарин и огненно-алый свет. Так вода смягчает яркий акварельный рисунок, смазывает границы и превращает жесткие рубленые линии ультрамодерна в мягкую теплую классику.

– Как красиво, - потрясенно прошептал Алекс.

Большой балкон, скорее даже здоровенная лоджия - размером больше, чем вся здешняя квартира Постникова - была открыта. Прозрачные стеклопанели сложились гармошкой по стыкам и ушли вверх, к 'базальтовому' козырьку. Дождь проникал на лоджию сотнями, тысячами капель, омывая разгоряченное лицо Постникова теплой влагой.

– Боже, как красиво, - повторил Алекс, потрясенно схватившись обеими руками - живой и протезированной - за ограждение с полированным деревянным поручнем.

Внизу текли сияющие реки - автострады, которые никогда не спали, перекатывая волны миллионов машин. Чуть ниже волновалось море желтого солнечного огня - нулевой уровень. Из океана электрического света поднимались величественные скалы громадных комплексов, сверкающих отраженным светом и длинными контурными линиями безопасности - для ориентации воздушного транспорта. Здания не сияли мириадами окон, как небоскребы мира Постникова, но тем ярче казалось все вокруг них - действовал эффект контраста. Блистающими жемчужинами сновали подвесные трамваи и монорельсы, уцепившиеся за нити трасс, как крошечные трудолюбивые паучки на паутине. Взмывали летательные аппараты - обычные вертолеты и 'летадлы', изредка проносились только-только появившиеся в продаже аэромобили, сверхмодная игрушка для богатеев.

– Никогда не видел город сверху?
– Рита подошла неслышно и положила руку на плечо Алексу. Постников вздрогнул и вспомнил, что он грязен, в пропотевшей насквозь одежде, нечищеных ботинках. А еще - со щетиной на физиономии, болезненно исхудавший после ран и вообще ходячий эталон деклассированного элемента.

– Видел, но не так, - он снова посмотрел вдаль. На посадку как раз заходило очередное 'летадло'. Этим нелепым на взгляд Алекса словом в просторечии именовались вертолеты, построенные по принципу Мухамедова - с винтом в кольце импеллера, вписанном прямо в корпус. Их производили главным образом чехи, называя соответствующим словом. Бешено вращающиеся лопасти дрожали в мерцании капель дождя, искрясь, словно вибрирующее зеркало.

– Я никогда не смотрел с такой высоты. И почти не был в этой части... Я как-то привык, что весь город...

Постников умолк, так и не сумев в точности выразить мысль. Но Рита поняла его.

– Ты привык, что трущобы и прочие окраины это и есть весь Город, - сказала она, отчетливо выделив 'Город' большой буквой. И Алекс поневоле задумался - какие демоны скрываются в собственном прошлом рыжей девушки. И сколько ей на самом деле лет...

– Да, - согласился Постников. Слова Риты оказались буквально сняты с его губ.

– Да. Но он такой... Большой. И разный.

И он снова замолк.

– Ты все-таки селянин, - рассмеялась девушка, тряхнув головой. Капли дождя сорвались с рыжих кудрей алмазной пылью, рассыпались вокруг. Глядя на нее Постников улыбнулся и понял, что впервые за много месяцев у него получается настоящая, добрая усмешка, а не злая гримаса, готовая перейти в злобный оскал.

– Лекс, мир трестов и синдикатов невозможен без потребителей. Сотен миллионов, миллиардов потребителей.

'Мир трестов'. Постников склонил голову и крепче ухватился - почти вцепился пальцами - за ограждение. Ее слова... Так мог бы сказать лектор, отстраненно описывающий разницу меж двумя мирами. Крупная дождевая капля скользнула по реснице и попала прямо в глаз, водяная линза закрыла зрачок и все вокруг на мгновение стало нереальным, зыбким. Как туман.

Как призрачное видение...

– Этим пугали в восьмидесятые, девяностые, - то ли Рита не заметила замешательства Алекса, то ли просто не обратила на него внимания.
– Как там писали американские уличные таблоиды... Господство корпораций, 'высокая техника - низкая жизнь', нищие и голодные бунтари у подножия сверкающих небоскребов.

– Но я все это видел, - прошептал Постников.
– Я сам в этом жил. Мир нищеты, 'красной дороги', Доктора Эла, гопоты и тюльников...

– Да, но это - пена. Опилки, оставшиеся после строительства. Есть и другой мир, в котором трестам выгодно платить работникам, потому что они больше покупают, а покупки - это развитие экономики и прирост богатства. Мир множества людей, которые вполне довольны своей жизнью и дорожат ею.

Она подошла еще ближе.

– Сейчас ты смотришь на него.

– Город света, - сказал Алекс, поднимая голову.
– Света и дождя...

– Что?

– Когда я только попал ... пришел сюда, тоже шел дождь, и на улицах было светло. Как днем. Но тогда город показался мне погружённым в самый настоящий мрак. Город тьмы и дождя. А теперь он светлый. Город света.

Он повернулся к ней.

– Мир достойных людей с достойными деньгами? А тот, кто не совсем достоин, отправляется дальше, на улицы, вымаливать подаяние и умирать из-за отторжения хрома?

– Лекс. Нельзя получить все, ничем не пожертвовав, - она смотрела на него снизу-вверх, но Постникову казалось, что все наоборот - с ним говорит мудрый наставник, глядя сверху, с неброским, но очевидным превосходством.
– Я думала, ты это понимаешь, как никто. Ты многим пожертвовал, многое пережил. Цена была высока, но теперь этот мир может стать и твоим. Если захочешь. Если наберешься смелости протянуть руку.

Он посмотрел на свою правую руку. После всех приключений протез уже не казался ни новым, ни исправным. Защитные пластины кое-где разболтались, и под ними тихонько жужжали приводы, а суставы пощелкивали при каждом движении. Только теперь Алекс обратил внимание, что отсутствующий глаз больше не болит. Совсем не болит, словно дождь остудил, погасил угли в пустой глазнице.