Шрифт:
Незнакомец сказал, что город обречён, крестоносцы готовятся к штурму, который начнётся на рассвете, и те, кто не покинет город, будут убиты или сожжены на кострах. Он не приводил никаких доказательств, но слова его воспринимались как неоспоримая истина. Но путь к спасению есть, продолжал он. Крепость можно покинуть через подземный ход, который был прорыт в незапамятные времена, а ныне забыт. Если пройти под землёй менее льё, то он выведет в направлении городка Тур де-Кабардэ, а там – свобода. Пусть присутствующие здесь горожане возьмут кирки и ломы и идут за ним, он укажет вход в подземелье, а другие пусть разойдутся по городу и собирают людей. До рассвета уйти должны все.
И столь сильна была вера в слова незнакомца, что люди молча разделились и взялись за дело. Большая часть мужчин отправилась поднимать жителей Каркассона, а человек десять пошли за незнакомцем. Он запретил брать с собой факелы, чтобы не привлекать внимание осаждавших. Тогда священник открыл свечной ящик и раздал всем желающим церковные свечи. И цепочка людей потянулась по ночным улицам, прикрывая ладонями огоньки, и ладони в темноте светились, подобно морским раковинам.
В дальнем углу крепости, у самой стены, незнакомец указал на плиту, напоминающую могильную.
– Поднимите её! – приказал он.
Горожане замялись.
– Господин, осквернение могилы – грех. Мы не можем…
– Там нет могилы! – резко ответил тот. – Плита только выглядит как могильная, это сделано нарочно. Поднимайте!
Горожане подсунули под плиту, почти полностью ушедшую в землю, ломы и отвалили её. С тяжёлым ударом она рухнула на землю, открыв провал, из которого потянуло могильной сыростью. Кто-то поднёс к яме свечу и все увидели уходящие во мрак ступени.
– Пусть кто-нибудь проверит, нет ли в подземном ходе осыпи! – продолжал распоряжаться незнакомец. Двое молодых парней исчезли в тоннеле и через некоторое время вернулись, перемазанные землёй. Путь был свободен, только выход сильно зарос колючим кустарником.
И исход жителей Каркассона начался. Они шли мимо меня в печальной тишине – молодые и старые, мужчины и женщины, в богатой одежде и в лохмотьях, рыцари, ремесленники, воины. Тихонько плакали дети, кто-то кашлял, раздавались стоны. Уводили домашних животных, не желая оставлять врагу никого и ничего, в чём теплилась искра жизни. Уходили с маленькими узелками с едой, оставляя нажитое нелёгким трудом добро врагу…
И понёс народ тесто своё, прежде, нежели оно вскисло; квашни, завязанные в одеждах их, были на плечах их . [167]
167
Исход 12:34.
Нескончаемый людской поток тёк мимо меня, а я стоял и смотрел на него, не в силах сдвинуться с места. Странная троица стояла рядом со мной и молча смотрела на то, как уходят люди. И вот, последний стражник спустился в подземный ход, за ним не было никого.
Пожилой мужчина шагнул ко мне, положил руку на плечо и сказал:
– Иди и ты, иатрос Павел, иди, и выполни то, что предначертано.
– А… А вы?
– Уйдём и мы вслед за тобой, но сначала опустим на место плиту, чтобы крестоносцы не смогли догадаться, куда ушли жители Каркассона и пуститься по их следу.
Я кивнул, взял оставленный кем-то фонарь и спустился в подземный ход. И только пройдя половину пути, я осознал, что странный незнакомец говорил со мной по-гречески.
Я выбрался из подземного хода и огляделся. Местность была совершенно незнакомой, и я не знал куда идти. Наконец, на предутреннем небе я увидел очертания крепостных башен и понял, куда меня вывел подземный ход. Я повернулся и, спотыкаясь в полутьме, грязный и пахнущий землёй, как мертвец, восставший из разрытой могилы, побрёл к Каркассону.
И вот – стена. Я не знал, в какой стороне лагерь, и просто побрёл вдоль неё, надеясь обойти крепость по кругу. Сил на то, чтобы раздумывать над кратчайшим путём, уже не оставалось. Фонарь давно погас, и я бросил его. Внезапно я заметил, что навстречу мне движется пятно света. Скрываясь в тени, я разглядел двоих. Впереди шёл кто-то маленький, пошатываясь и спотыкаясь, а сзади над ним нависала громадная тень, сжимающая в руке факел. Глаза у меня слезились, мир кружился и шатался и каким-то наитием я внезапно понял, что это Альда и Иаков обходят крепость, надеясь найти моё тело под стенами.
– Альда… – еле слышно не то позвал, не то прохрипел я, но девушка услышала. Она вскрикнула, бросилась мне на шею, и мы оба упали. Я от слабости и усталости, а она – потому что потеряла сознание.
Глава 21
Мы кое-как добрели до лагеря, точнее будет сказать, что Иаков дотащил нас. Убедившись, что я в безопасности, Альда вышла из шатра, а я прилёг на лежанку и… очнулся только на третий день. Альда потом рассказывала, что сутки напролёт я метался в жестокой горячке, Иаков менял промокшие от пота рубахи, а она обтирала меня куском полотна, смоченного в уксусе. Альда страшно переживала от того, что не знала, как правильно меня лечить, и боялась, что без помощи опытного целителя я умру. Она пыталась говорить со мной, но я ничего не слышал и в бреду твердил одну и ту же фразу, смысла которой она не понимала. Должно быть, выглядел я страшновато: с закатившимися глазами, оскаленный, несущий околёсицу на чужом языке. Я повторял одни и те же слова так часто, что Альда запомнила их. Оказалось, что в бреду я всё время просил по-гречески: «Не ходите туда, не надо, там смерть!». И тогда я понял, откуда эта странная фраза.