Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:

17 февраля 1929

«Как губы милой, рдеет слово Жица…» [283]

Как губы милой, рдеет слово Жица, Одна отрада — слушать злого Жица. Взгляните на него во время прений, Не осуждайте так сурово Жица. Он как барбос бросается на встречных, Не называйте же коровой Жица. Победа над Пеньковским в рукопашной — Последняя поднесь обнова Жица. Довольно с нас и этого любимца, Не требуйте, друзья, другого Жица.

283

«Как губы милой, рдеет слово Жица…». Автограф — 42.65; помета: «Газелла. Экспромт в Доме Герцена 28 II 29 г. после вечера Пеньковского с участием Жица». Пеньковский Лев Минаевич (1894–1971) — поэт, переводчик. Жиц Федор Аронович (Арнольдович; 1892–1952) — критик, писатель.

29 февраля 1929

Экспромт («На протяжении версты…») [284]

На протяжении версты — Бульвар отменной красоты. Он домом Герцена гордится, На нем — и Пушкин, и блудница. Он Тимирязевым кряхтит — Завидный груз! Почетный вид! Но почему в заветном доме Фокстротной преданы истоме? Но почему под сенью муз Клуб с кабаком вступил в союз? Но почему так злы и грубы Друзья сомнительного клуба? Зачем заведомых врагов Пускать под Герценовский кров? — Друзья! Нельзя ли для прогулок Подальше выбрать переулок?

284

Экспромт («На протяжении версты…»). Автограф — 42.17; помета: «Экспромт в 10 минут на соревновании поэтов на заключительном заседании Общества “Никитинские субботники” 1.VI. 1929 г. Тема (по жребию): “ Нельзя ли для прогулок подальше выбрать переулок?” 1-ый приз (книга с автографами всех присутствующих). 2-й приз — Арго. 3-й — Подгоречани. 4-й — Б. Черный. Остальные участники — Альвинг, Миних, Минаев, Щуренко, Тарковский, Зубакин (кажется, больше никого не было среди участников). Приз присужден единогласно жюри (Никитина, Лозовский, Галицкий) и публикой, которая ничей экспромт не приветствовала такими дружными аплодисментами, как экспромт Тарловского».

1 июня 1929

На Олимпиаду Никитичну, содержательницу пансиона в доме Волошина [285]

«Не переслащивайте молоко, Хлебайте воду прямо из колодца, Вареников не прячьте за трико И доедайте всё, что остается!» Олимпиада, с видом полководца, Разносит всех. Послушайте, Клико: Вам сахар достается нелегко, Зато от Вас легко нам достается…

285

На Олимпиаду Никитичну, содержательницу пансиона в доме Волошина. Автограф — 42.46. Олимпиада Никитична Сербинова (урожд. Ермакова; 1879–1955) — певица, жительница Старого Крыма; в 1923–1929 заведовала «Кухней» Дома поэта.

23 июля 1929

Пи-явный сон в Коктебеле [286]

Максу ставили пиявок. Столь обильная закуска Привила им стиль и навык В мокром деле кровопуска. По земле несется слава, И чудовищем несытым Исполинская пиява К Максу тянется с визитом. Этот бог земных пиявиц, Пьяный кровию и пивом, Грин-писатель, Грин-красавец, Духом горд Максолюбивым. Ты довольно в пиве плавал, Ты замешан в мокром деле, Спи, диавол, спи, пиавол, В доброй максовой постели.

286

Пи-явный сон в Коктебеле. Купченко В. Второе «я» Александра Грина // Брега Тавриды (Симферополь). 2003. № 1 (66). Автограф — 42.61. Ты довольно в пиве плавал… — алкоголизм А. Грина был известен не только в крымских, но и в куда более широких литературных кругах, причем, по свидетельству С. Шервинского, сколь бы много Грин не зарабатывал, деньги уходили у него из рук почти мгновенно.

15 августа 1929

«Ангел-хранитель Максимилианий…» [287]

Ангел-хранитель Максимилианий, Не откажись от земных воздаяний! Князь Coctebelicus, мастер и маг, Помни о верных тебе «теремах»!

Август 1929

На перевод Абрамом Эфросом “VitaNuova” Данте, выпущенный издательством “Academia” [288]

287

«Ангел-хранитель Максимилианий…». Автограф — 42.63.

288

На перевод Абрамом Эфросом “Vita Nuova” Данте, выпущенный издательством “Academia”. Автограф — 46.35.

I Семи кругов насытясь видом, Великий Данте в землю врос, Когда узнал, что адским гидом Был не Вергилий, а Эфрос. II. (по Блоку) На перевод взирая косо, Веду рублям построчным счет, Тень Данта с профилем Эфроса О «Новой жизни» мне поет. III. (поПушкину) «Наших бьют!..» В руках моих Ветхий Дант охрип от «Sos’a», На устах начатой стих, Недочитанной, затих В переводе А. Эфроса. IV. (по Пушкину) Суровый Дант не презирал Эфроса, И, в знак того, что чтит его труды, В свой барельеф раствором купороса Втравил он профиль жидкой бороды. V. (по Гумилеву) Музы, рыдать перестаньте, Выкидыш лучше, чем сноси, Спойте мне песню о Данте Или Абраме Эфросе. Жил беспокойный молодчик В мире лукавых обличий, Грешник, болтун, переводчик, Но он любил Беатриче. Тайные думы поэта В сердце, исполненном жаром, Стали звенеть, как монеты, Стали шуметь гонораром! Музы, в сонете-брильянте Став от него материями, Спойте мне песню о Данте И об Эфросе Абраме.

11 октября 1934

«Есть право у меня такое…» [289]

Есть право у меня такое: Порой потребовать покоя… И я сказать тебе велю Всем, кто придет, что я, мол, сплю.

8 мая 1951

ВЕСЕЛЫЙ СТРАННИК. Стихотворные мемуары (1935) [290]

289

«Есть право у меня такое…». Автограф — 54.16 об.

290

Машинопись с правкой — 49.1-118. Строфы и комментарии, вычеркнутые в машинописи, заключены в квадратные скобки.

Пора! Пора! Уже нам в лица дует Воспоминаний слабый ветерок.

Эдуард Багрицкий

Предисловие Один мой друг, тот самый, между прочим, Который выступает в данной вещи И, кстати, в роли главного лица Нередко мне говаривал, что в мире Нет ничего опаснее и тоньше, Чем белые стихи, — недаром Пушкин Их ставил на такую высоту… «Недаром, — он говаривал, — иные, К ладье стиха приладив руль созвучий, Проходят с ним все Сциллы и Харибды, Подстерегающие стихотворца В ладьях, тупых и с носа и с кормы. Особенно, — он прибавлял, — опасно, Когда скиталец бороздящий слово На бесконцовке белоснежных ямбов, И сам при этом обоюдотуп. С катастрофическою быстротою Тогда читающие заключают, Что, собственно, и плыть ему не надо, И груза у него не так уж много, И некуда свой путь ему держать». Боялся я не этого, однако, Но рифма мне понадобится ниже Как лучший способ выразить условность И легкую импрессионистичность Того набега, что предпринял я В затоны прошлого, в заливы былей, Под парусом художнических чувств, И, так как это всё же не поэма, А лишь рифмованные мемуары, Я вынужден был прозу пригласить Как доброго редактора, который В одном листе финальных примечаний Раскрыл бы недомолвки и намеки И неоговоренные цитаты, Понятные без прозы только тем, Кто знал героя и его эпоху И им написанное наизусть Читать умеет хоть в какой-то мере. При этом я прошу не забывать, Что весь мой труд во всем его объеме Рассчитан исключительно на то, Чтобы служить петитом примечаний, Которые, быть может, в свой черед Мне удалось бы втиснуть на задворки Чудесной книги славного поэта Под видом комментаторских набросков К его еще не собранным стихам. Вступление (история души одного поэта) В исходной четверти девятисотых Ночь наступала, не предупредив, Как было, есть и будет в тех широтах. Свет ночника был тускло-нерадив, Как в детской комнате больного корью, Чей бред походит на речитатив. Подлунный бисер сыпался на взморье, И три кита — слова, слова, слова — Держали мир (о принцевы подспорья!). В полудремоте никла голова Над пресной кружкой, над сухой краюхой, Когда слетала с классика сова.