Молчаливый полет
вернуться

Тарловский Марк Ариевич
Шрифт:

13 ноября 1925

Муза [66]

Мышка серая понимает И котенка и западню, Хлопотливо не начинает Долговечную беготню. В долгий день под потолками дремлет, Но, лишь лампа задребезжит, Мышка гласу вечера внемлет, Встрепенется и побежит. Мать бросает свою корзину И пускается наутек… Это муза к Вашему сыну Заглянула на огонек! Это дщерь чернильного рая, И в родного предка ее Первый Гамлет вонзил, рыдая, Бутафорское лезвие! И намного, намного позже Пращур этого вот зверька По автографу «Птички божьей» Пробегал, робея слегка. Вот грызет она хлеб и сало, А быть может, бабка ее Нам про Блока бы рассказала, Про житье его да бытье… Вот протягиваются нити Через книжную чешую… Мам милая, не гоните Музу бархатную мою!

66

Муза. Бумеранг. С. 19–20, под загл. «“Муза”». Машинопись — 43.68. Первый Гамлет вонзил… — в трагедии В. Шекспира (действие III, сцена 4) Гамлет с криком «Крыса!» вонзает шпагу в подслушивающегося за портьерой Полония. По автографу «Птички божьей»… — имеется в виду вставная песня из поэмы А.С. Пушкина «Цыганы» (1824): «Птичка Божия не знает…».

9 декабря 1927

Мир [67]

Когда в груди слишком большое счастье, А сила слов слишком невелика, Мы говорим, что мы хотим обнять Весь этот мир, суровый и прекрасный. Был, помню, день, каким-то счастьем полный, Настала ночь, и вот приснилось мне, Что я действительно могу обнять Висящую в пространстве нашу землю. Ее обуреваемое тело Я у экватора перехватил, И тропики, как ленты живота, Дохнули зноем на мои суставы; Ее лица — я полюса коснулся, Но злые полыньи на месте глаз, Но глетчерный оскал на месте рта Пропели мне о холоде и смерти… Когда я никну над горячим телом Земной сестры, я вижу иногда: Ее глаза и губы холодны, Как северные льды родной планеты; Как северные льды родной планеты, Ее глаза и губы холодны. — — Какой прекрасный и суровый мир! — Кричит титан, разжав кольцо объятий.

67

Мир. Бумеранг. С. 41–42; варианты:

Строфа III, 3 И тропики, как тонкие шнуры,

Строфа IV, 4 Напомнили о холоде и смерти…

Строфа V, 1–2 Когда ты никнешь над горячим телом

Земной сестры, ты видишь иногда:

Машинопись с правкой — 43.69.

Сентябрь 1928

Точка зрения [68]

Путем наблюдений над собственным телом Закон сновидений открыл я в себе, Как тысячи лет его открывали, Как тысячи лет откроют еще: Ложишься направо — спокойствием веет, Колышется радуга дивных удач, Налево ложишься — и сердце бунтует, И струи кошмара нещадно секут.. Как трудно расстаться с виденьями счастья Согретому лаской волшебного сна Для тягостной лямки сознательной жизни, Для явственной качки с обоих боков! И как хорошо продираться спросонок, Еще не поднявши заплаканных век, Сквозь дебри кошмара к открытым пространствам Простых огорчений и ясных трудов! Тревожные волны бездонного бреда Я с левого бока люблю загребать — Мне ясно оттуда: действительность лучше, Какою бы серой она ни была. Но если бы знал я, что больше не встану, Что негде спастись от последнего сна, Последнюю ночь, изменивши привычке, Я мирно провел бы на правом боку.

68

Точка зрения. Машинопись с правкой — 43.70; первонач. загл. — «Сны».

Апрель 1928

Косноязычье [69]

Валунами созвучий, Водопадами строк Рвется дух мой ревучий Через горный отрог. Строг и невыразим ты, Жесткий мой матерьял: Несговорчива Мзымта, Замкнут дымный Дарьял! И в цепях пораженья, Напряженно-немой, Прометеевой тенью Голос корчится мой; Тщится косноязычье Печень-речь мою съесть. — Это — коршунья, сычья, Олимпийская месть. На альпийские травы И на глетчерный лед Крутоклювой расправы Молчаливый полет!

69

Косноязычье. Бумеранг. С. 48–49. Машинопись — 43.71. Мзымта — горная река в Краснодарском крае. Печень-речь мою съесть… — аллюзия на античный миф о Прометее, который за похищение с Олимпа огня и передачу его людям был прикован к скале и обречен на мучения: прилетавший каждый день орел расклевывал у Прометея печень, снова отраставшую за ночь.

Август 1928

Стиль «a la brasse» [70]

Не опасна мне жадная заводь, Не обидна свобода светил: Липкий гад научил меня плавать, Плавный коршун летать научил! Нет, недаром лягушечью силу И расчётливость хилой змеи Унесли в торфяную могилу Заповедные предки мои… У запруды, в канун полнолунья Я шагнул и квакунью спугнул И к бугру, где нырнула плавунья, Удивлённую шею пригнул. — Я учился: я видел: рябая Округлилась вода чертежом, И, как циркуль, к луне выгребая, Мудрый гад мой поплыл нагишом. Ах! заманчиво влажное ложе, И конечности дрожью полны, Будто я земноводное тоже, Тоже блудный потомок волны. Над перилами женской купальни Я размашистой думой нырял В ту пучину, где пращур мой дальний Облегчённые жабры ронял; Я развёл твои руки, подруга, Окунул и скомандовал «раз!» Ты на «два!» подтянулась упруго, А на «три!» поплыла «a la brasse». Дорогая! Поздравим природу: Стала мифом родная среда, Ты лягушкой покинула воду И Венерой вернулась туда!

70

Стиль «a la brasse». Бумеранг. С. 39–40; вариант — строфа VI, ст.1: «мокрой» вм. «женской». Автограф — 41.28–20.

17 августа 1928

Колумбы любви [71]

В любовной мальчишеской прыти, Под зыбью девической ткани, Эпоха великих открытий Приходит за веком исканий. — Как чайка, душа прокричала, И парус напрягся смоленый — Снимайся с родного причала, Плыви на охоту, влюбленный! Он долго мечтает о чуде, Сомненьем и море объятый, И первые женские груди Находит во мгле розоватой. — Рука приготовлена к бою, И воском залеплены уши; Он шарит подзорной трубою По линиям девственной суши; Он шарит — и, снова голодный, Ведет непотребную лодку, Как остров крутой и бесплодный, На карте отметив находку… Но, алчущий взор напрягая, Он Индию видит в мираже, Он видит — зарделась, нагая, И нет ее слаще и краше! Прибойное кружево руша, Свергается в пену сорочка, Открыта последняя суша, На карте поставлена точка, — И гибнет, обманутый твердо, Колумб, совратитель вселенной, Мечтая об Индии гордой В объятьях Америки пленной.

71

Колумбы любви. Автограф — 41.53–54, под загл. «Опытность».

6 июля 1928

Зверь [72]

Я — зверь, но особенный: это легко доказать. — Я груди Европины допьяна смел искусать; Я вгрызся, мурлыкая, в ломкий Кавказов хребет, И Арктика дикая кличет меня для побед; Мне ведомо многое — ненависть, радость и стыд, И четвероногое в предках моих состоит; Мне будущим бредится — в сотах накопленный мед! — И совесть-медведица сердце, как лапу, сосет; И чмокают мокрые черные губы ее, Сосущие до крови зверское сердце мое… Влюбляйся, ухаживай, мудрый двуногий медведь! — Дано тебе — заживо в царственной страсти мертветь. Я — зверь, но особенный: хищник, любовник и хват, — Не ртом, не утробиной — сердцем во всем виноват. Я жертву преследую месяц, и месяц, и год, И медлю с победою — мышью играющий кот! Но ewige Weiblichkeit [73] , женственной вечности дух, В медведичьих валенках топчет подушечий пух; И след ее светится славой нездешних высот, И совесть-медведица сердце, как лапу, сосет!

72

Зверь. Бумеранг. С. 46–47, под загл. «Обреченный»; варианы:

Строфа I,1 Ты — зверь, но особенный.

3 Ты груди Европины

строфа II, 1–2 Ты вгрызся, мурлыкая,

В ломкий Кавказский хребет,

4 Кличет тебя для побед;

строфа III, 1 Изведал ты многое -

4 В предках твоих состоит;

строфа IV, 1 И будущим бредится

строфа V,4 Зверское сердце твое…

строфа VII,1 Ты — зверь, но особенный:

строфа VIII, 1 И, жертву преследуя,

3 Ты медлишь с победою –

Автограф — 41.40–41.

73

Вечная женственность (нем.).

11 октября 1928

IV. ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ

Передпоходная [74]

Долго, долго надо мною выла мать, Из седла меня хотела выломать. Говорил я ей: — Довольно, выдра, выть, Бабью боль пора из сердца вытравить. — И, как телка, для журьбы стреножена, Над речной ревела быстриной жена И кричала: — Бойся вражьей погани — Ранят тебе тело, голубок, они! Ах, ни поену тебе, ни сыту быть И небриту ржавые усы тупить, Горек в сечах, в передрягах дальний путь — А и встречусь ли с тобой когда-нибудь?.. — Я ответил, что под бабьи жалобы Так же прадедам моим сшибало лбы, Звуки вольного степного кликанья Подо мной взнуздали, разожгли коня, Через реку меня гонит рысью прыть Меч о рыцарские латы вызубрить, Против пики вынимает шпагу бой, Сводит вражью смерть с казачьей пагубой…

74

Передпоходная. Рождение родины. С. 39–40, под загл. «на полях Тараса Бульбы»; вариант — последний ст.: «ляшью» вм. «вражью». Машинопись с правкой — 39.95.