Тётя Катя бережно толстыми пальцами взяла запачканную малиновой помадой сигаретку. Более полувека назад, девчонкой на послевоенных лесозаготовках, затянулась вонючей самокруткой, чтобы заглушить голод – и вот всю жизнь смолит.

– Может, коньячку?

– Как это?! – оторопела тётя Катя.

– Очень просто, от нервов. – Дина вынула из бара чёрную бутылку, затянутую в сетчатое серебристое платьице. Тётя Катя, не чинясь, хлопнула рюмочку.

– Невтерпёж суку слушать. А если, это… Обматерить её, прям язык чешется. Можно?

– Нужно, – поправила Дина. – Вообще, не сдерживайте эмоции. Хотите обозвать – обзовите. Разве вам не обидно? Она настроила зрителей против вас, а мы-то знаем, что правы только вы. Это единственный шанс, чтобы вашу позицию услышала вся страна.

– Я как выйду, прям на неё кинусь… – пообещала тётя Катя, для храбрости опрокинув ещё рюмку. – Морду-то толстую расцарапаю. Кофту гипюровую порву – раздулась как пузырь.

– Правильно, – серьёзно кивнула Дина. – Я бы на вашем месте так и поступила. Если будут звать охрану – не обращайте внимания. Охранники раньше чем через три минуты не появятся, дадут вам спокойно выяснить отношения.

С пропускного бюро поступил тревожный звонок: кто-то из рогавкинских психанул и со словами: «Потеху устроили», – пытался покинуть телестудию.

– Ну и куда вы без паспорта? – поинтересовалась запыхавшаяся Дина у взбрыкнувшего молодого мужичка. – Взрослый человек, расписку давали. Мы с вами заключили договор, а вы его нарушаете. Паспорт не верну, пока не оплатите стоимость проезда и питания.

– Да пошли вы! – мужичок яростно шарил по наружным и внутренним карманам, искал деньги – швырнуть Дине в лицо.

– Так. Давайте оба успокоимся. – Дина отвела мужичка в холл. Это был ценнейший участник шоу: на его показаниях выстраивалась дальнейшая пирамида событий. Уйди он – и рухнет вся стройная, тщательно продуманная конструкция. – Как вас: Володя? Володя, договоримся: вы просто выходите в студию и молча сидите на диванчике (Стелка не таких разговорит. Главное – вытащить на эфир). А я вам дам прямо сейчас… десять тысяч. Вам за эти деньги три месяца вкалывать на вашей ферме.

– Да пошли вы…

– Вот и замечательно, – улыбнулась Дина, отлично разбиравшаяся в интонациях.

Вообще, этот Володя ничего… Чем-то похож на бывшего мужа. Плечи, руки – сибирский Садко-добрый молодец. Вот только дикция отвратительная: плохие зубы. Беззубый Садко. Проблема всей российской глубинки: тридцатилетние шамкают проваленными ртами.

Что ж, чем страшнее – тем зрелищнее, рейтинговее. Дина ищет именно такие колоритные, экзотичные типажи. Женщины после поезда сразу бегут искать на студии туалет – хотя бы помыть над раковиной голову, ведь вся страна увидит. Дина – «Некогда! Некогда!» – выпихивает их в студию. Струящиеся роскошные волосы обрыдли зрителям в рекламах шампуней. Им подавай засаленные, обвисшие грязными сосульками.

– Я от них вшей не подцеплю? – Стелла на всякий случай боязливо держится на расстоянии.

Дине на Стеллу грех жаловаться: не дура, незлая, нежадная, звездит, конечно, но терпимо. Соображает своей крошечной гладкой головкой: вся черновая работа – да чего там, вся программа – держится на Дине. При этом Дина остаётся в тени, а сливки, всенародное обожание – длинноножке Стелле. А у той всей заслуги – гарцевать на своих выдающихся ходулях по площадке, да вот что москвичка в третьем поколении. Намекает на корни старинного аристократического рода. Носит бриллиантовую брошь в виде родового герба: ворон, львиная лапа, скрещённые бердыши…

В Стеллиных ушах качаются, нестерпимо слепят и колют глаза редакционным дамам старинные серьги: гроздья винограда, каждая виноградина в один карат. На худых породистых пальцах бликуют алмазы. Если притушить свет в студии – вполне бы сошла за дискотечный шар.

Дина только разгребла ситуацию с рогавкинским Володей – сзади топчется пухлый маленький нувориш в плечистом, не по росту, пиджачке. На каждой записи «Хлеба и зрелищ» торчит со своей примелькавшейся подружкой: копчённой в солярии блондинкой Изабеллой. Вроде бы певица, хотя никто не слышал ни одной её песни. Айкью между Светкой Букиной и Аллочкой Пипец.

– Дина Игоревна, пожалуйста, свяжитесь с аппаратной, – чуть не плачет нувориш. – Договорились, что Дима наедет камерой на Изабеллочку четыре раз – а он только два, и то издалека…

Нет, ну не гады, а? Кто же так поступает? Ну ладно режиссёр в запарке, но Дима-то что себе позволяет, должна же быть элементарная порядочность?

– Сколько они берут за крупный план?

Нувориш оглянулся и шепнул на ухо. Дина присвистнула: такса росла не по дням, а по часам. Незаметно выглянула в студию. По площадке, сцепившись клубком, поднимая пыль, катались Нинок и тётя Катя в задравшихся юбках.