Марина взяла у следователя разрешение на свидание. Купила то, что советовал следователь: чёрный листовой чай, сигареты, твёрдые конфеты – «подушечки».

В комнату свиданий привели Быкову: низенькую, уютно полную женщину в байковом халате. Говорок бабий, воркующий – и вдруг из-под низкой чёлки сверкнули мышиные бусинки глаз. Марина подумала: «Такая в камере точно паханка». Быкова рассыпалась в благодарностях за сигареты и чай. Очень просила придти на заседание.

В суде, когда её ввёл конвой, первым делом огляделась, отыскала взглядом Марину. И, плакатно воздев руки, выкрикнула: «Здесь присутствует моя знакомая пресса! Она не даст свершиться неправедному правосудию!» Все в зале, и судья, посмотрели на Марину. Марина со своим блокнотом чуть не провалилась сквозь землю.

Быковой дали три года условно. А Марина написала судебный очерк, из двух частей. В первой дословно привела рассказ Быковой о самой себе: бедной обиженной овечке. Во второй части очерка следователь сухими убедительными фактами срывал с волка овечью шкуру. Как Быкова знакомилась с дурочками на улицах, втиралась в доверие, напрашивалась в гости, гадала. И, пока те приходили в себя и обирали лапшу с ушей, скрывалась с их портмоне, шубами, серёжками и позолоченными ложечками.

Золотое правило журналиста: выслушать и дать слово обеим сторонам. И вот, пожалуйста: свечки за упокой и пожелание подохнуть.

Одна оператор Галя серьёзно отнеслась к угрозам Быковой. Покачала головой и посоветовала от чёрного наговора утыкать всю одежду изнутри булавками, головками вверх. В карманы рассовать зеркальца гладкой стороной наружу. А чтобы рука не отсохла, неустанно повторять:

Но самое эффективное и проверенное средство: если трубку возьмёт мужчина и отматерит телефонную террористку. Та и заткнётся раз и навсегда. Марина подумала, что для этого дела пригодится фермер. А что? Нальёт ему для храбрости полста грамм. Он крепко и ядрёно, по-мужицки выскажет вздорной бабёнке Быковой всё, что о ней думает. Намекнёт, что Марина за ним как за каменной стеной. Потом Марина благодарно чмокнет его в щеку. Потом… Потом суп с котом!

– Здрасьте… – после долгих гудков неохотно откликнулся фермер. Голос был какой-то непохожий на него, тусклый. – Ну, спасибочки, дорогая редакция. Спасибо и лично вам, корреспондент Марина. Спасибо, что ославили на весь район. Теперь все смеются, проходу не дают. Хоть вон из Сусловки беги. Объявленьице моё удосужились читать? Или у вас там имеются дела поважней, чем живой человек? А я-то к вам всей душой… Э-эх!

Марина понеслась в приёмную. Там на журнальном столике всегда лежали подшивки старых и свежие номера. Торопливо листала. Ага, вот вкладыш бесплатных объявлений. Водила пальцем в рубрике «ПРОДАЁТСЯ».

А-а-а, ужас какой! «Сру 3 х 4. Качественно. Срочно. Недорого. Телефон…»

– Это не я, – испуганно отреклась Галя. Марина вместе с корректором и выпускающим редактором получили по выговору без занесения. Под конец, впрочем, утешили: пойдёт ваша очепятка на будущий год в первоапрельский номер. Так сказать, безотходное журналистское производство.

И кто сказал, что одна пропущенная буковка не способна сломать две человеческие судьбы?!

По дороге домой Марина купила пачку булавок.

Пришло анонимное письмо. В конце письма крупно выведено «Доброжелатель». Марине даже стало смешно. Она думала, что такое встречается только в старых советских фильмах и фельетонах. Письмо написала работница интерната для детей-инвалидов. Она сообщала, что не называет своего имя, потому что боится потерять место: сюда устраиваются только по блату. Во-первых, бесплатная еда и хорошее медицинское обслуживание. Во-вторых, куча льгот и надбавок «за дебилов». В-третьих, контингент. Обычные современные дети – это те ещё бандючата. А умственно отсталые дети – ангелы простодушные.

И этим ангелам директор и её приближённые (зам, главврач, главбух, заведующая столовой, диетсестра и др.) устроили адскую жизнь. Превратили в бесплатных маленьких батраков. После работы персонал тащит по домам туго набитые сумки с провизией, вёдра с клубникой.

Приезжают комиссии, их кормят обедом и тоже грузят в багажники сумки с провизией и вёдра с клубникой. А клубника та, можно сказать, полита детской кровью. Потому что умственно отсталые дети, как рабёнки (от слова «раб»), света белого не видят на огороде и в свинарнике. Грубо нарушается закон об эксплуатации детского труда. А что творится в «тяжёлых» палатах – чистый Освенцим! «Сердце кровью обливается. За ради бога, сделайте что-нибудь», – заканчивалось письмо.

Марина прошла на территорию интерната, как на жутко засекреченный объект: всюду высокие заборы, «колючка», охрана, пропуска. В директорском кабинете навстречу поднялась худощавая, модно стриженая женщина в брючном костюме. Спортивная фигура, маленькая головка, длинная шея. Не лебединая – скорее, гусиная: вытянутая, жилистая, выдающая возраст, в гусиных пупырышках, будто женщина всё время мёрзла.

– О, вот и пресса соизволила обратить на нас внимание. А ведь у нас образцово-показательный интернат. Первые места по стране берём. Стены ломятся от дипломов. Кофейку перед экскурсией?