«Она узнала меня!» - едва не крикнул он и торопливо шагнул к ней.

–  Вы ли это, Татьяна?
– Он улыбнулся.

–  Я, Кирилл.
– Она тоже улыбнулась, глаза её заискрились, а взгляд стал добрым, любящим, отчего у Кирилла Афанасьевича снова забилось сердце.

–  Не забыли, как меня звать...
– Он взял её за руку и отвёл в сторону.
– Как вы оказались на вокзале?

Татьяна ответила, что приехала в Москву к тете, которая перенесла операцию, и две недели провела у неё, пока тётя не поправилась.

–  Вы с мужем приехали?
– спросил Мерецков.

–  Мужа у меня теперь нет...
– глухо произнесла она, и её лицо вмиг потемнело. Глаза стали чужими и какими-то тусклыми, словно их накрыл туман.

–  Вы разошлись?

–  Нет... Я его похоронила...
– Она помолчала.
– Машина скорой помощи на полном ходу столкнулась на переезде с грузовиком, и Альберт погиб. Он ударился головой об асфальт на дороге. Это было ужасно, когда я увидела его, потеряла сознание...

–  Давно это произошло?

–  Пять лет назад.
– Она вскинула на Мерецкова глаза.
– А вы как здесь очутились?

Мерецков грустно усмехнулся, ответил, что едет в Германию в составе делегации командиров Красной Армии.

–  Вы же знаете, Таня, что свою жизнь я посвятил службе в армии.
– Он краешком глаза посмотрел на часы - до посадки на поезд оставалось ещё полчаса.
– Помню, ваш отец сказал мне, чтобы я уходил из армии, если хочу долго жить. Я тогда заметил, что у меня хватит силы воли побороть свою болезнь. И это мне удалось...

Татьяна какое-то время молчала, затем спросила:

–  Кирилл, вы скоро станете генералом?

–  Я об этом как-то не думал, - смутился Мерецков.

–  Плохо, Кирилл!
– воскликнула она.
– Ещё Суворов говорил, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!

–  Я же не рядовой боец, Таня, я - командир!
– весело возразил ей Мерецков.
– До генерала мне ещё ох как далеко!

Она свела брови.

–  А свою жену Дуняшу вы любите?

–  Люблю. Она мне сына родила, как же её не любить?! Вы, наверное, тоже любили своего Альберта?

–  Да!

–  Наверное, вы его заарканили?

–  Не я, Кирилл, он меня, - улыбнулась Татьяна.
– Как- то я пришла к папе в госпиталь, Альберт увидел меня и влюбился. Во время отпуска приехал в Москву, и мы поженились. Родился сын, всё было прекрасно. А потом случилась трагедия...

Оба помолчали. Мерецков спросил, что слышно о её брате Аркадии. Татьяна печально вздохнула.

–  От него нет никаких вестей. И вообще, жив ли он?
– Она горько улыбнулась.
– Скажите, Кирилл, если мой брат объявится, его арестуют?

–  Вряд ли. С Врангелем ушли за кордон сотни казаков, многие из них уже вернулись на Родину. Они попали за границу случайно, генерал Врангель их обманул, теперь они прозрели. За что же их сажать в тюрьму?
– Он взглянул на часы.
– Однако мне пора, уже объявили посадку. А ваш поезд когда будет?

–  В десять вечера, так что есть ещё время и я хотела бы побродить по Москве. Мы с вами ещё встретимся, Кирилл?

–  Наверное, встретимся. Во всяком случае, я когда-нибудь заеду к вам в гости, - пообещал Мерецков.

–  Всего вам доброго, Кирилл!
– весело произнесла Татьяна, хотя её глаза были грустными. Она волновалась и этого не скрывала.
– Я хочу, чтобы вы увидели моего сына.

–  И я хочу, Таня. Он на вас похож?

–  Как две капли воды...

В поездке в Германию Мерецков, как и его коллеги, был разочарован, и об этом он прямо заявил наркомвоенмору Ворошилову, когда докладывал ему. о своих впечатлениях.

–  Германия стоит на распутье, фашистская угроза нарастает с каждым днём, - подвёл итог Мерецков.
– Удивило нас и то, что немецкая печать позволила себе ряд выпадов против нас, советских командиров. Между ними и рабочими предприятий на наших глазах происходили кровавые стычки. А что делала полиция? Она помогала нацистам, когда видела, что в стычке берут верх рабочие, усмиряла их.

–  Как на всё это реагировали немецкие офицеры?
– спросил Ворошилов.

–  Они заявляли нам, что их армия стоит вне политики!

Немецкой штабной службе, говорил Мерецков, присуща двойственность. С одной стороны, чёткость и высокая организованность сотрудников штабов, особенно при отработке каждой операции, с другой - чрезмерный педантизм, преклонение перед документом. Поступила директива - и, будь добр, строго выполняй её. Никаких отклонений, никакого «новаторства», иначе это будет расценено как неисполнение документа. А как же быть с инициативой подчинённых? Директива директивой, но если у командира родилась какая-то идея, которая позволит выполнить её с большим выигрышем? Вот это-то и не поощряется. Исполнительность у немцев доведена до автоматизма.