— Да, верно, она такая. Но отец!.. Зачем он мешает нам? Зачем преграждает мне путь к счастью? Ведь он уже виноват перед нами: он обездолил маму, при живом отце оставил меня сиротой… Что ему еще надо?! — на глазах у девушки выступили слезы.

— Не плачь, Мелевше! Мать согласна, чтоб мы поженились?

— Согласна.

— И ты согласна. Все остальное за мной. Мы справим комсомольскую свадьбу и уедем в Ашхабад. Больше ни о чем не думай. Мы своего добьемся!

С тех пор как яшули Солтанмурад впервые наведался к Дурджахан, прошло лето и большая половина осени.

Со сватовством ничего не получилось. Дурджахан не велела приходить сватам. Клыч давно уже высватал бы сыну невесту в другом доме — за такого любая пойдет, — но Гандым уперся: «Кроме Мелевше, мне никого не надо».

Видя, что сына не переупрямить, Клыч решил повременить с женитьбой сына; Мелевше выйдет замуж, парень смирится, успокоится и женится на той, которую высватают ему родители. И они потихоньку продолжали готовиться к свадьбе. Дурджахан они не беспокоили.

Но когда Сердар вернулся из пустыни и слухи о комсомольской свадьбе стали упорнее, Гандым решил снова начать действовать. Почтенный Солтанмурад-ага вторично навестил Дурджахан.

Старик встретил ее, когда женщина возвращалась а поля, и вместе с ней вошел в кибитку.

— Ox-ox-ox! w прокряхтел Солтанмурад-ага, усаживаясь возле очага. — Вот уж истинно: старость не радость. И поясница разламывается, и силы в ногах никакой.

— Года ваши такие, яшули, — степенно ответила Дур-джахан, чтоб поддержать разговор. — Никуда, видно, от них не спрячешься. Выпейте чайку! — Она пододвинула старику горячий чайник, который Мелевше, приготовив к ее приходу, заботливо накрыла влажной тряпкой.

Старик оживился от запаха зеленого чая и, погладив чайник, трижды перелил чай из чайника в пиалу и обратно, хотя чай и без того прекрасно настоялся.

— Недавно зашел я к Гандыму в лавку… Стою, полки разглядываю — чего у него только нет, у этого Гандыма! — и вдруг голос женский: «Салам!» Поворачиваюсь — дочь Горбуша! Ах ты, думаю, бесстыдница: «Салам!» Это мне, старику! Что, у тебя, у стервы, язык отвалится, если ты пожилому человеку, как положено, «Салам-алейкум!» скажешь?

— Нравы меняются, яшули. И говорить стали иначе… Девушка не хотела вас обидеть. Она так привыкла в городе.

— Пускай привыкла, но совесть-то у нее есть?! Стоит рядом со мной, прямо в лицо смотрит — даже не по себе стало, глаза опустил. Да, как говорится, из огня в полымя — платьишко на ней по коленку, будто ей от конного убегать… Икры голые, розовые — ну такой срам, сказать невозможно! Шариатом точно предписано: женская нога должна быть видна не выше щиколотки! — Солтанмурад-ага ухватился за бороду и сокрушенно покачал головой.

— Разве молодые знают теперь шариат! — хозяйка чуть заметно улыбнулась. — Новые законы, новые порядки. Новому старое не нравится, старому новое не по нраву — один аллах знает, кто прав, кто виноват…

— Нет, дочка, не скажи. Лучше наших порядков, которые от отцов и дедов нам достались, ничего придумать нельзя. Я прямо тебе скажу: оставь ты эту дурацкую комсомольскую свадьбу! Породнись с семьей Клыча, пока не случилась беда. И семья честная, и парень — лучше не бывает. А каким магазином управляет! Ни в чем твоя дочка нужды иметь не будет: кто мед в руках держит, тот и пальцы облизывает! Завидное родство, прямо тебе говорю.

— Да я ведь никогда и не возражала. Семья прекрасная, дай бог такую родню. А только я дочку против ее воли отдавать не стану. Она и так судьбой обижена: осиротил ее Пудак Балда при живом отце. Пусть уж муж ей по сердцу будет.

— Вот ты Пудака помянула, осиротил, мол, ребенка, а ведь, если рассудить, при добрых-то старых законах никакой беды и не было бы. Поставил бы твой муж рядом вторую кибитку, и жили бы все одной семьей! Сколько людей так-то жили по старым порядкам!

— Чтоб они прокляты были, эти порядки! Разве это по-человечески — две жены!

— Ничего тут плохого нет, дочка. Это все женская болтовня… Главное, чтоб муж уважал обеих, чтоб сыты были, одеты. Нет, Дурджахан, старые наши порядки — прекрасные порядки! Теперь рушится все, и совести у людей не стало. Ты, дочка, прими мой совет: бери калым, как положено священными нашими обычаями, и отдавай девушку в дом Клыча. Потом можно и комсомольскую свадьбу, это уж как пожелается…

— Яшули! Мелевше в школе одной из первых была. Она учиться хочет, на доктора хочет кончить. Я ей перечить не стану. Сама всю жизнь в слепоте прожила. Если б я доктором была, стала бы я из-за какого-то Пудака Балды годами слезы лить?..

— Что-то ты не то говоришь, дочка…

— То, яшули, то! Я ведь за Балду не по своей воле шла. Слезы глотала, а молчала: могла ли я родителям перечить? Так мои слезы всю жизнь и не просыхали. Зато калым хороший родители взяли!

— Родители не желали тебе зла. Они поступили по обычаю.