Пудак рванулся к двери, как камень, выпущенный из пращи. Дверь широко распахнулась, и Пудак Балда едва не столкнулся с Сердаром. «Салам-алейкум!» — сказал Сердар. Что ответил ему в душе Пудак, не известно, но вслух он не произнес ни слова. Отвернулся и выскочил на улицу.

— Заходи, Сердар! — приветливо сказал Горбуш-ага. — Улаживается понемножку дело. Думаю, что не подойдет к их кибитке. А вообще трудно надеяться — гнилой веревкой дрова перевязаны, — Горбуш-ага взглянул на председателя..

— Ничего… — Акым-ага слегка кивнул головой. — Ничего. Побоится нарушить.

— Тогда, стало быть, надо готовиться к свадьбе. До праздника урожая осталось немного, а председатель предлагает свадьбу вашу на самый праздник устроить. Я поддерживаю.

— Ну что ж, — приподнимаясь с места, сказал председатель. — Вроде все обсудили? Есть у тебя еще что, Горбуш-ага?

— Задержитесь немножко, молла Акым! — попросил Сердар. — Есть один вопрос. И очень срочный!

— Ну давай свой вопрос, — молла Акым со вздохом опустился на место.

— Мне, товарищи, не дает покоя одно обстоятельство. Я и раньше об этом говорил, а сейчас зима вплотную надвинулась, снова приходится возвращаться…

— А что пользы повторять? — перебил Сердара председатель, заранее зная, о чем будет речь.

— Нужно наконец понять, Акым-ага! Вы должны согласиться!

— Ну хорошо, согласимся мы с тобой. Сена-то от этого не появится! Но ты, между прочим, зря. Зря панику поднимаешь. Это ведь зоотехника у нас не было, а овцы-то всегда были. Семь тысяч. И ничего, обходились без сухих кормов. Обойдутся и теперь, при зоотехнике.

Сердар покраснел. Доказывать, объяснять, убеждать не было никакого смысла. Это он делал уже не раз, начиная с первого их подробного разговора с председателем, когда после института он вернулся в село. Крикнуть молле Акыму, что он невежда, что ничего он не понимает в скотоводстве? Во-первых, грубость это, а потом председатель всегда отговорится — план по шкуркам выполняется, падеж не больше нормы…

— Ну, чего молчишь? — Горбуш-ага сделал вид, будто не понимает, что творится в душе Сердара.

— А что говорить? Сейчас овцы в порядке, в хорошем состоянии овцы. Но ведь идет зима — какая она будет? Если б у каждого колодца свалить по двадцать — тридцать вьюков верблюжьей колючки да уложить их подковой!.. И корм овцам был бы, и укрытие от непогоды… А сейчас что? Как в кости играем: чет, нечет… Повезет — выдержит скот зиму, не повезет — потеряем отары. Рассчитывать на увеличение поголовья…

— Хватит, Сердар, Перестань ты нас пугать — не первую зиму зимуем. В Каракумах никто никогда не заготавливал корм впрок. Неужели ты всерьез думаешь, что можно заготовить корм для миллионов овец?

— Можно. Можно, Акым-ага! Можно прокормить десятки миллионов овец! Если затратить труда столько, сколько требует гектар хлопчатника, мы на десяти гектарах земли вырастим корм для двух тысяч овец! Полная гарантия благополучной зимовки!

— Это что, действительно так? — председатель взглянул на Горбуша-ага.

— А что ж? Возможная вещь…

Молла Акым задумался. Только поздно теперь было думать. Зима на носу, кормов никаких не запасено. Одна надежда, что минует беда, не опустит тебе на шею черную свою саблю…

Мать с утра ушла на работу, Мелевше осталась дома одна, сидела читала книгу. Потом отложила ее, задумалась…

Даже если человек в зрелом возрасте, если впереди у него осталось меньше половины жизненного пути, он и то редко размышляет о прошлом, думы о прошлом — удел стариков. Мелевше была юна, и думала она о будущем. И конечно, ей виделось хорошее, доброе, только радость и свет. Она знала, что все не просто, но думать сейчас об этом не хотелось, хотелось помечтать о счастье.

Сердар напрасно упрекал девушку в бездействии: в том, как решительно и непреклонно Мелевше стояла на своем, заключалось немалое и очень важное действие.

Но черные силы, разбойники, подстерегавшие караван ее счастья, не дремали. Слишком близкой виделась им добыча, слишком просто казалось украсть мечты Мелевше, ее надежды, ее счастье и превратить все это в деньги — в калым.

И вот в дверях ее кибитки опять появилась тетушка Аннабагт, жена того самого яшули, которому совсем недавно Дурджахан показала, где стоят его туфли. Старуха не сдается, она все еще надеется породнить Дурджахан с семьей Клыча. Причем ей-то калым ни к чему, эта действует из самых лучших побуждений.