Шрифт:
«Вот это да! — ошарашенно подумал он. — Андреич вел записи шифром. Ай да Андреич! Удивил. Столько лет знаю этого мошенника. Считал, что знаю о нем все».
Попытка с ходу расшифровать текст у Тарана не удалась.
Тогда он стал присматриваться к странному сочетанию цифр и букв. И быстро догадался, что это сочетание не что иное, как номера телефонов.
«Не агент ты, Андреич! — подумал Таран удовлетворенно. — Расшифруем номера телефонов, а уже через эти номера я выйду и на их хозяев. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Посмотрим тогда, кого нам Бог послал… Андреич довольствовался деньгами. Мне денег мало, мне власть нужна и почет. Тогда Анечка сама прибежит, согласная встать в любую позу. А тело ее в любом положении прекрасно. Спиной чую… Ништяк!.. Одна беда: капитан копает под меня, узнал мой голос по телефону и землю роет, мент поганый. И чувствую, что санитар его со следа не собьет… Идея! Попрошу Леточа поговорить с Дубасовым, тому лишь бы дело закрыть телом. Если его наркота не убедит, придумаем что-нибудь поэлегантнее».
И Таран углубился в работу, от которой, как он чувствовал, зависит его дальнейшая жизнь. «Выдвинут в депутаты. Тупин зубы обломает об меня. Эта стая своих не выдает».
А в раздевалке приехавшая следственная бригада вместе с Тупиным занималась рутинной работой.
5
Алик рвался в режиссеры. Пусть учебного фильма, но фильма. Очень это возвышало его в собственных глазах. И девочкам нравилось. Но отсутствие необходимого образования не давало ему возможности выдвинуться, все время его обходили бездарности с «поплавком». А он так и оставался в ассистентах.
И вот наконец фортуна его обласкала улыбкой. Алла Матвеевна пригласила его стать сорежиссером заказного учебного фильма. Ей не хотелось два месяца лучшей жизни проводить в морге.
«Даже трупы там проводят меньше времени!» — пожаловалась она Алику и укатила на юг, в Крым, вместе с очередным любовником. Лишь на несколько минут она удостоила институт чести лицезреть ее перезревшие прелести.
Алик тоже мог стать ее любовником, Алла Матвеевна прямо об этом и говорила. Но желеподобное тело старой каракатицы, как ее мысленно называл Костя Алик, не влекло даже после пол-литра.
Степной и Петров были свои ребята в доску, Алик с ними работал на других картинах. И все были рады, что остались без материнского ока шефини.
Триста грамм действительно легко делились на троих. Но соприкосновение со смертью и с трупами, въедливый специфический запах так шокировали приятелей, что чистый, неразбавленный спирт показался им водой. На какую-то минуту опьянение наступило, все его почувствовали, но следом наступило тяжкое протрезвление.
— Стоило пить! — глубокомысленно изрек Петров.
— Маловато будет! — поддержал коллегу Степнов.
— Поехали ко мне, бутылка водки, хвост селедки и пайка черного гарантирована, как свобода совести, слова и собрания.
И троица поехала к Алику. Костя перевыполнил обещание и стал жарить яичницу, это было его любимое блюдо, потому что других он готовить не умел.
И тут зазвонил телефон.
— Если это Рзаев, то я ему сделаю второй раз харакири! — пообещал Петров.
— Харакири — это когда себе, а ему — обрезание! — просветил Алик.
— Ничего, я ему сделаю обрезание в стиле харакири! — не уступал Петров.
Это был действительно Рзаев. Он радостно сообщил, что Звадовский освободил его от всех дел, кроме фильма, и он готов прямо сегодня начать съемки, он уже звонил в институт, труп готовят, дело за готовностью съемочной группы. И Рзаев, с чисто восточным коварством, добавил:
— Если вы уже обмыли первый кадр, я принесу бутылку коньяка.
— Неси! — разрешил Алик. — Только не азербайджанского.
— У меня из цековских подвалов, — обиделся Рзаев. — Я в палатке не покупаю.
— Ну, если из подвала в подвал… — согласился Алик. — Через полчаса приедем.
Его последние слова были встречены гулом неодобрения.
— Бутылку зажимаешь? — обиделся Петров.
Алик поспешил их успокоить.
— Нам хватит десяти минут выпить по стакану и съесть яичницу. А нам йолдаш бутылку коньяка ставит. Грозится, что из цековских подвалов.
— Хорошо, что не из лубянских! — пошутил Петров.
Звонок в дверь вывел осветителя из себя.
— Голову наотрез даю, если это не Касандр.
Это действительно был директор их съемочной группы Александр Иванович, по кличке Касандр. Он немного заикался, и, когда называл свое имя, у него получалось «Алек-а-сандр».
— Пьем, братцы! — радостно потер он ладони.
За ярко выраженную еврейскую внешность его частенько поколачивали националисты, приходилось часто вставлять стекла в очки. А когда он пытался доказать, что у него нет и капли еврейской крови, националисты отвечали: «Пути господни неисповедимы, а женщины — тем более!»