Эгето остановился перед домом двадцать четыре на вымощенной булыжником, извивающейся вверх улочке Ибойя. На окнах небольшого одноэтажного домика, глядящего на улицу, были спущены зеленые жалюзи; ворота были выкрашены тоже в зеленый цвет; Эгето потянул за кольцо в стене, и в подворотне хрипло зазвучал старомодный колокольчик. Его впустили не сразу; сперва старуха, а затем мужчина осмотрели его через глазок. Этот лысеющий мужчина в очках, служащий частного предприятия Геза Каллош, привел его в комнату.

— Я за постельным бельем, — сказал уже в комнате Эгето и выглянул в окно, выходившее на тесный дворик с палисадником. — «Фиалки», — подумал он.

— За каким постельным бельем? — спросил Каллош.

— Подержанным, — ответил Эгето.

Каллош улыбнулся, протянул ему руку и предложил сесть. А сам вышел в другую комнату.

На шкафах стояли рядами банки с айвой. Компот. На стенах висели семейные фотографии.

«Спокойное место», — подумал Эгето.

Хозяин дома быстро возвратился с небольшой корзиной.

— Вот, — сказал он.

Потом он подробнейшим образом объяснил, что надо делать. Заставил Эгето повторить. Эгето согласно инструкции подождал еще минут пять.

«О чем говорить?» — думал он.

— Тихий домик, — сказал он наконец.

Хозяин пробурчал что-то неопределенное.

— Хороши фиалки! — продолжал Эгето.

— С ними хлопот много, — пожав плечами, сказал Каллош.

Оба помолчали.

— Да, — опять заговорил Эгето, краешком глаза поглядывая на собеседника, — если б можно было тут… кого-нибудь спрятать… На время!

Каллош нахмурил лоб и в упор посмотрел на Эгето.

— Вам это поручили? — спросил он неторопливо.

Щеки Эгето окрасил слабый румянец.

— Как вам сказать… Нет, — сказал он.

— Так к чему этот разговор? — спросил Каллош, и взгляд его сделался холодным.

— Вы правы! — сказал Эгето.

Каллош улыбнулся, гость встал и взял корзинку; хотя корзинка была небольшая, но оказалась очень тяжелой.

— Благодарю, — сказал Эгето, — извините.

Они подали друг другу руки. Эгето направился к выходу.

— Вы знаете, что в этой корзине? — спросил Каллош.

— Постельное белье! — ответил, не задумываясь, Эгето.

Каллош улыбнулся.

— Не спускайте с нее глаз, — сказал он, — будьте осторожны… Передайте, что здесь соседи как будто стали подглядывать.

Подойдя к воротам, он посмотрел в глазок и лишь после этого выпустил Эгето.

Когда Эгето шагал по улочке Ибойя, при одном неосторожном движении в корзине звякнуло что-то металлическое. Навстречу ему, тяжело дыша, подымались в гору две женщины с сумками. На него они не обратили никакого внимания, так как были поглощены увлекательным разговором.

На площадке трамвая он некоторое время ехал в обществе двух полицейских. У одного из них он спросил, который час.

— Что, в путь собрались? — поинтересовался второй полицейский.

— Вроде бы гак! — уклончиво ответил Эгето. «Хорошо, что я надел шляпу», — подумал он.

В общем в трамвае все сошло гладко.

В восемь часов десять минут он был у церкви Кристины и, следуя инструкции, вошел в небольшую табачную лавочку на углу улиц Напхедь и Месарош, когда часы на башне показывали ровно восемь часов пятнадцать минут. Он знал, что табачная лавка принадлежит двум старым девам, которых звали Луйза и Лина. В лавке находилась одна из них — он так никогда и не узнал которая. Эгето подошел к прилавку и поставил корзину у левой ноги. В это время в лавку вошел какой-то человек.

— Прошу вас, три загородные почтовые открытки, — сказал Эгето. — Сколько с меня?

— А мне две, — сказал вошедший, подходя в это время к прилавку.

Корзина оказалась от него справа.

— Я не тороплюсь, — сказал Эгето. — Может быть, сперва вы обслужите этого господина.

Табачница подала открытки второму клиенту. Тот заплатил, взял корзину и, не взглянув на Эгето, вышел. Эгето еще несколько минут перебирал открытки с картинками, потом вышел и он.

Когда он вновь очутился на улице, часы на церкви Кристины показывали восемь часов двадцать три минуты. Он посмотрел по сторонам; человека с корзиной нигде не было видно, и на улице не чувствовалось ничего настораживающего. Его левая рука, в которой он перед тем нес корзину, в эту минуту показалась ему какой-то бесполезной. А правая, в том месте, где не было пальцев, нервно зудела.

Только-то и всего! Барышня-табачница ничего не заметила.

Еще не было половины девятого. «Когда передадите, примерно с час будьте в тех местах, не привлекая к себе внимания. Проверьте, нет ли. чего-нибудь подозрительного вокруг вас. Посидите в кафе „Филадельфия“. Почитайте газету». Так ему было сказано. Этими шестьюдесятью минутами надо создать изоляцию, не допустить чтобы связь отдельных звеньев была обнаружена. Если он заметит вокруг себя что-нибудь подозрительное, то не должен идти на улицу Крушпер.