«Несчастный, — думал Эгето, — несчастный человек!» Но промолчал.

— Мой сын! — продолжал учитель. — Мой сыночек! Оттого, что в июне он хотел… всех вас перевешать, а сейчас он в Сегеде! Но у меня-то, учителя латыни Кароя Маршалко, что общего со всем этим? Мне наплевать на все! — сказал он.

— Я сожалею… — начал Эгето.

Маршалко не дал ему договорить.

— Вы тоже хотели впутать меня в историю! — сказал он сурово, глядя в упор на сводного брата. — А сейчас некто Лагоцкий, мерзавец директор, требует, чтобы я творил суд над другими… вместе с ним и прочими субъектами. Над всеми вами. А мне наплевать на это тоже, понимаете? Но вы хоть давали возможность преподавать. А эти просто отстраняют меня от работы!

— Хоть вы ни в чем не виноваты, не так ли? — сказал Эгето и положил свою изувеченную правую руку на огромную лопатообразную кисть учителя.

Маршалко удивленно посмотрел на него и с горечью покачал головой.

— Я не иронизирую, — сказал Эгето. — Вы старше меня на одиннадцать лет. Кое-что вы знаете лучше меня, но это я знаю лучше.

— Что это? — спросил учитель.

— Вы все хотите быть глухими, не хотите слышать, как кричат в застенках полицейского управления или же… — Он приставил руку к горлу и сделал недвусмысленный жест.

— Так что? — спросил после некоторого молчания Маршалко.

— Одним словом, я так понимаю, — продолжал Эгето: — или… с нами, со всеми обездоленными, или…

— Или? — повторил Маршалко.

— Или вас заставят окунуться в грязь. В будапештской гимназии тоже.

Маршалко нахмурился.

— Разрази их гром! — сказал он со страстью. — Знаете, что говорит Манилиус, поэт, современник Августа? Nascentes morimur finisque ab oriqine pendet! Это значит: все мы смертны, и начало предопределяет конец.

Высказывание учителя было столь неожиданно, что Эгето чуть было не рассмеялся, хоть и понимал, что все это совсем не смешно, а скорее трагично.

— Мне это непонятно! — сказал он сухо.

— Давайте поговорим лучше о том, — сказал вдруг Маршалко, — как обстоят ваши дела. Ведь мы попусту тратим время! Что я могу сделать для вас? — Он искоса поглядел на сводного брата. — Я был бы рад, если бы…

Какой-то офицерик пересек зал и вперил в них пристальный взгляд. Маршалко, разумеется, ничего не заметил, но Эгето краешком глаза непрерывно наблюдал за офицером. Тот шел прямо к ним и остановился у их столика. В этот момент Маршалко поднял глаза.

— Пожалуйста, — сказал он ворчливо.

— Дядюшка Карой, — заговорил подпоручик и щелкнул каблуками, — имею честь! Не соблаговолите припомнить?

— Что вам угодно?

— Янош Робичек, — по лицу подпоручика скользнула улыбка, — был вашим учеником.

— Разумеется, — сказал Маршалко и безотчетным жестом предложил подпоручику сесть.

Но в это же мгновение он спохватился и проклял себя за легкомыслие. Он покраснел и, запинаясь, что-то забормотал; первой его мыслью было подняться и увести подпоручика, потом он сообразил, что это могло бы слишком броситься в глаза. Виновато моргая, он смотрел на сводного брата. Подпоручик внимательным взглядом окинул Эгето, потом представился.

«Праздничный костюм», — мелькнула догадка у Эгето.

— Я был однокашником Эгона, — сказал подпоручик. — Я слышал, что он в Сегеде.

Эгето почти наслаждался создавшейся ситуацией; Маршалко был в страшном смятении, он поглядывал то на подпоручика, то на Эгето.

— Теперь он скоро вернется домой, — продолжал подпоручик. — Сейчас вновь настало время для истинных мадьяр!

— Виноват, — произнес Маршалко. Лоб его покрылся испариной.

Подпоручик продолжал разглагольствовать, уснащая речь сияющей улыбкой и широкими жестами. Он интересовался здоровьем учителя, директором Лагоцким, стариком Дери, делами гимназии города В.; он сообщил, что уже несет службу. Хитро подмигнув, добавил, что, к сожалению, не может сказать, где именно.

— Сейчас-то мы наведем порядок! — пообещал он.

А помнит ли господин учитель, как он и Трупп отвечали по памяти из «Quattuor aetates» и с кафедры упала бутылка с водой? Он принялся рассказывать какую-то нудную школьную историю и при этом громко хохотал. Маршалко нервно барабанил пальцами по столу.

В это время у входа в кафе возник какой-то шум. В зал вошли поручик, полицейский в синей форме и двое штатских. Эгето посмотрел на часы.

«Четверть десятого, с корзиной уже ничего не может случиться».

— Всем оставаться на своих местах! — приказал поручик.

Маршалко был белый как полотно и не смел взглянуть на Эгето. Полицейский остался у дверей, поручик и двое штатских прошли вперед.

— Проверка документов, — объявил поручик.

Сперва они направились к пожилой даме с вязаньем, на ходу поздоровавшись с сидевшей у окна компанией офицеров. Пожилая дама с большим трудом поняла, чего от нее хотят, и начала громко возмущаться. Один из штатских строго прикрикнул на нее, женщина несколько оторопела и достала какой-то документ. Поручик, должно быть, нашел его в полном порядке, ибо они пошли дальше, а старая дама что-то недовольно проворчала им вслед, употребив нелестное определение «грубияны». Проверка документов молодой четы сошла довольно гладко — парочка беспечно посмеивалась. Наконец поручик и штатский подошли к их столику.