Шрифт:
— Привет, господин поручик, — сказал подпоручик Робичек и, не вставая, отвесил поклон.
— Привет, — отозвался поручик, устремив вопросительный взгляд на Маршалко и Эгето.
— Все в порядке, — сказал подпоручик. — С этими господами я знаком лично.
Поручик размышлял одно мгновение.
— Раз так — будьте здоровы, — сказал он не очень приветливо и отправился дальше.
Он за что-то разбранил метрдотеля. Длинный и тощий метрдотель слушал его и кланялся. Потом поручик со свитой удалился.
Маршалко шумно сопел и упорно не отрывал глаз от стола.
— Эти парни, — с восхищением воскликнул подпоручик Робичек, — они что надо!
За столиком царило молчание.
«Болван», — с презрением отметил про себя Эгето.
Подпоручик продолжал болтать еще некоторое время, затем встал, щелкнул каблуками, пожал им обоим руки и, приосанившись, направился к столику, за которым сидела компания офицеров.
Маршалко и Эгето некоторое время хранили молчание.
— Вот мы и наплевали на него, — сказал Эгето, горько улыбнувшись.
Маршалко тоже горько усмехнулся.
— Простите, — через силу выдавил он из себя и взял Эгето за руку. — Когда-нибудь меня хватит удар, — проговорил он с трудом и махнул рукой. — Ничего, ничего, мне уже лучше! — немного погодя сказал он и выпил залпом стакан воды.
— Мне очень жаль, — сказал Эгето, — но я должен идти. — Он взглянул на часы, висевшие на стене. — Теперь уже действительно мне пора.
Он положил на стол монету, не обратив внимания на протестующий жест Маршалко.
— Мы уйдем порознь, — сказал Эгето, увидев, что учитель тоже собирается встать.
— Но ведь мы так ни до чего и не договорились! Если вы в чем-либо нуждаетесь… — заговорил Маршалко сбивчиво. — Ведь у вас… ведь у тебя нет… Я в самом деле… Может быть, деньги? — спросил он, с надеждой глядя на сводного брата. — Или другая помощь?
Эгето мгновение размышлял.
— Благодарю, — сказал он, помедлив. — Благодарю, не надо. У меня есть, есть друзья! Быть может… мы еще встретимся.
Они молча пожали друг другу руки. Затем Эгето решительным шагом пошел к выходу; у самой двери он обернулся и сделал прощальный жест рукой. Маршалко с растерянной улыбкой кивнул ему в ответ.
Эгето отправился прямо на улицу Крушпер, свернул в один из узеньких переулков на проспекте Фехервари и остановился перед одноэтажным домиком, где помещалась студия скульптора.
«Одному очень ответственному лицу надо обеспечить нелегальную квартиру», — сказал ему вчера кладовщик. По всей вероятности, он и сам не знал, о ком идет речь.
Это было второе поручение, данное Эгето на сегодня.
Известный скульптор, которого он посетил на улице Крушпер, имел рядом со студией две небольшие комнатки с отдельными выходами; но от страха он чуть не лишился дара речи, когда узнал, с какой целью пришел Эгето. А ведь он от Советской республики получал крупные заказы и значительные денежные вознаграждения.
— Мне в самом деле очень жаль, — проговорил скульптор сначала любезным тоном. Но когда Эгето сделал попытку убедить его, заговорил уже без всяких околичностей — Здесь нельзя! Прошу понять, я, собственно, никогда не занимался политикой, и мой творческий труд… В общем об этом не может быть и речи, сударь!
Он с ненавистью смотрел на Эгето, и тому не оставалось ничего иного, как уйти. А великолепным местом была эта маленькая студия!
Эгето не знал, смеяться ему или досадовать, но все же его опечалила неудача. Он сел в трамвай и поехал назад, на площадь Святого Яноша, и по ступенькам поднялся на гору Напхедь. На тихой маленькой площади стояли почти игрушечные домики; он постучал в дверь виллы, принадлежавшей одному врачу. Врач и его жена, черноволосая, с живыми глазами женщина, которая тоже была врачом, с готовностью согласились приютить человека, не преминув, однако, заявить, что они лишь сочувствующие и не во всем разделяют взгляды коммунистов — по вопросам, например, психоанализа, эмпириокритицизма Маха, регулирования деторождения.
— В настоящий момент это не столь уж важно, — улыбаясь, сказал Эгето.
Они договорились, что сегодня же после захода солнца «знакомый» Эгето займет одну из их изолированных комнат.
— Собственно говоря, кто же он? — осведомился напоследок врач.
Тогда Эгето откровенно признался, что и сам еще этого не знает; одно лишь не подлежит сомнению, что это ответственное лицо.
— Хоть бы он умел играть в преферанс, — смеясь, заметил врач.
Но по этому вопросу Эгето не мог дать каких-либо твердых гарантий.
Они расстались. По узкой улочке Эгето пошел вниз. Из открытого окна одного из домиков доносились звуки граммофона.
Глава одиннадцатая
Этот роковой день, ослепительный день 6 августа, утопавший в солнечном свете, острые языки вспоминали позднее не иначе, как «среду дантистов». Трагикомическую среду из истории социал-демократии, с начала мировой войны все глубже опускавшейся в болото оппортунизма, блистательный этап бурной деятельности министра внутренних дел Кароя Пейера с его пресловутой «твердой рукой». В этот день одна-единственная пощечина свалила государственную власть с ее комбинациями, смятением, предательством и продажной внешней политикой. В старинном замке графа Шандора кровь не лилась, там прозвучала лишь эта пощечина… Не будем, однако, предвосхищать события.