Богдан и Эгето молча обменялись рукопожатием. Богдан тяжело дышал и растирал грудь. Затем он опустился на стул, стоявший у стола, и краешком глаза посмотрел на своего племянника, слесаря-подмастерья Жигмонда Богдана. Поняв этот взгляд, племянник и Штраус перешли в тесную каморку и закрыли за собой дверь. Богдан и Эгето остались одни.

— Хорошо, что вы вчера вечером не приезжали домой, — без всякого предисловия начал Богдан. — Людей одного за другим высаживали из трамваев!

— Штраус мне говорил, — сказал Эгето.

— Когда-нибудь я окончательно задохнусь, — тяжело проговорил Богдан, пытаясь улыбнуться.

Эгето поднял на него глаза.

— Пора уходить, — сказал он. — Здесь… конец!

Богдан промолчал.

— Чего вы выжидаете? — спросил Эгето.

— Надо уходить в подполье! — сказал Богдан, и глаза его загорелись. — Но мы вернемся, и я… — он не договорил, захлебнувшись кашлем. — Уймись, проклятый, — с трудом проговорил он и, сжимая руками грудь, попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, лицо исказила гримаса, по лбу струился пот, зато глаза продолжали гореть неугасимым огнем. — Я не умру, — наконец отдышавшись, сказал он сухо и махнул рукой.

— Что мы должны делать? — немного помолчав, — спросил Эгето.

— Для этого я и позвал вас! — ответил Богдан.

Он заговорил о сложившейся в стране обстановке. Говорить ему было трудно, его душила астма. Он был совершенно согласен с Эгето и глядел правде в глаза: здесь пока что — конец!.. С социал-демократами — это даже политиканствующие старухи с фабричной слободки видят— не столкуешься; твердолобые профсоюзные бюрократы как в правительстве, так и вне его прибегли к самой бессовестной мелкобуржуазной тактике; и скорее всего, не от тупости, а вполне сознательно: «Бить левых, прислушиваться к правым!» Что же это такое?

— Кретины, — продолжал он медленно. — Кричат лишь оттого, что боятся. Черви, угодившие в хрен!

Он считал, что не пройдет и десяти дней, как контрреволюция натянет Пейдлу и всей его клике шутовские колпаки до самых ушей. Не надо закрывать на это глаза.

— Прикончили! — таково было его мнение о загадочном исчезновении Тота.

Потом он заговорил о румынах, а когда упомянул о Верховном совете великих держав Парижской мирной конференции, с кривой усмешкой несколько раз провел рукой по столу.

— Мы выйдем из подполья, — сказал он, уже утомленный разговором, и поглядел Эгето прямо в глаза. — И, по всей вероятности…

— Когда? — спросил Эгето, делая слабое усилие изобразить на лице легкую усмешку.

Богдан пожал плечами. Затем он сообщил, в чем заключается то важное дело, из-за которого он вызвал Эгето; нынешней ночью любой ценой надо проникнуть в муниципалитет.

— Быть может, сейчас… его не так усиленно охраняют — должно быть, дрожат за свою шкуру. Боятся румын. Есть кое-какая информация… Дело это, однако, чрезвычайно опасное.

Богдан взглянул на Эгето, тот пожал плечами.

— Продолжайте, товарищ Богдан, — проговорил он. — Не ждете ли вы письменного согласия?

— Могут и пристрелить, — сказал Богдан.

— Не пристрелят.

— Вы уверены? — Богдан испытующе смотрел на Эгето.

Эгето положил руку на стол. Богдан судорожно глотнул.

— Я не в силах подняться даже на четыре ступеньки, — сказал он с расстановкой. — Да еще вдруг залает моя проклятая грудь! А то бы я пошел сам.

Эгето хранил молчание.

— С тех пор как вы не на службе, — сказал он наконец, — вы, товарищ Богдан, стали слишком многословны.

Богдан глубоко перевел дыхание, потом объяснил, как пробраться в муниципалитет через слесарную мастерскую Хеллера. Там есть подвал. Проведет через мастерскую его племянник. Ну а все остальное ложится на плечи Эгето. Дело весьма рискованное… Надо подняться на второй этаж и пройти в кабинет, в котором сидели он и Тот. Там в сейфе остались очень важные документы. Они касаются работы городского управления общественной безопасности и ревтрибунала. Документы эти следует сжечь, ибо в противном случае они грозят провалом множеству людей… Сжечь их надо немедленно, время не терпит.

Он протянул Эгето трехбородчатый ключ от сейфа системы «Вертхейм» и ключ от кабинета.

— Погодите, — сказал он затем и достал небольшой револьвер.

— Это наделает много шума, — сказал Эгето и встал. — Тогда все полетит к чертям.

Все же он положил револьвер в карман.

Они попрощались, пожав друг другу руки. Оба знали: быть может, им уже не доведется встретиться вновь; они не улыбались, но и не хмурились. Прежде чем уйти, Эгето назвал Богдану два адреса, если вдруг он снова понадобится… Адрес Берталана Надя, наборщика из типографии «Будапешта хирлап», и после некоторого колебания адрес литейщика Йожефа Йеллена с улицы Форгача. Богдан раздельно повторил оба адреса, и можно было не сомневаться, что он никогда уже их не забудет. Где Эгето будет жить, он не желал знать. Пожалуй, так лучше. А его найдет Штраус!