«Именно сейчас обуяла их спешка! — думал он, захлестываемый желчью. — Бездельники… Десять крон почасовой оплаты!»

Однако он ничем не выказывал клокотавшей внутри его испепеляющей злобы. Пускай рабочие притворяются, будто не замечают его, пускай делают вид, что именно в этот момент им всем приспичило что-то наладить: переставить подальше опоку, сложить наверх болванки, подобрать шестерни, поправить цепь крана, покрасить вентиляционные трубы, просеять песок, — прекрасно, пускай они его не замечают!

«Все будет потом по-иному», — думал Майр.

Но тут, как на грех, у него за спиной раздался мощный голос его бестолкового шурина:

— Конеф владыфеффу крафных мервавфев! — Штерц выпятил грудь колесом, лихо лягнул ногой опоку и вдруг охнул. Кто-то засмеялся. Майр закусил губу.

«Он спятил! Наверняка хватил лишнего! — мелькнуло у Майра подозрение. — Ведь сегодня целое утро словно…»

Перед желобом первой вагранки стоял пожилой здоровяк и влажной тряпкой вытирал пот на груди и плечах. Его сомовьи усы слиплись и нависли над губами.

— Добрый день, — сказал Майр сдержанно, однако сопровождая приветствие кивком, не лишенным известной доли дружелюбия.

Этот человек в нужный момент умел отлично маскировать свое высокомерие, да и ненависть тоже. Литейщик кивнул ему в ответ. Майру кровь ударила в голову.

— Я сказал — добрый день! — отчеканил он.

— Ва-аш ни-ижа-айший слуга-а! — не своим голосом завопил вдруг старый рабочий.

Сзади послышался смешок.

— Я не-е слы-ышу! Мы от-ли-или, милостивый государь!.. — продолжал вопить старый Йеллен и приложил к уху ладонь.

Лицо его, освещенное ослепляющим сиянием расплавленного металла, от натужного крика сделалось пурпурным.

«Великолепный человечище», — подумал Штерц; он протолкался вперед и похлопал старого Йеллена по потному плечу.

— Вы молодчина! — похвалил он.

«Идиот», — пронеслось в голове Йеллена, и он отвернулся.

«Это наш человек!» — думал Штерц.

Майр был совершенно иного мнения. Он испытующе смотрел на старого литейщика, — ему показалось, что тот просто над ним насмехается.

Сзади вдруг кто-то громко чихнул — быть может, это чиханье тоже было насмешкой?

— Бе-ерегись! — зазвучал с высоты крик подручного крановщика.

Он уже был на кране. Напрягаясь, скрипели блоки, люди отодвинулись дальше, ковш с носком, наполненный жидким, добела раскаленным металлом, поднялся в воздух — в нем кипело несколько сот килограммов расплавленного литья; мост крана сделал едва заметный поворот, цепь заскрипела снова, огромный железный крюк с ковшом побежал назад, он уже был у середины кранового моста.

— Бе-ереги-ись! — вновь раздался надрывный крик подручного крановщика.

Поздно! О ужас!

Гигантский ковш накренился, послышался странно визжащий звук.

Майр в мгновение ока отпрыгнул назад, ковш грохнулся на бетонный пол, послышался чей-то истошный вопль, на поверхности разлившегося по полу белого металла мелькнули две дрыгающие ноги, вспыхнуло пламя, потом взметнулись клубы серого дыма, чудовищный жар обжигал лица, так что в ту сторону нельзя было смотреть, запахло смрадом костей и тряпья — вот и все, что осталось от человека: мастера Мара не было видно нигде, лишь медленно расплывался белый металл — несколько центнеров дорогостоящего литья; серый дым, стлавшийся над его поверхностью, уже рассеялся, но жара буквально валила с ног, и приходилось пятиться все дальше и дальше от раскаленной белой металлической лепешки.

Поручик Штерц стоял к ней ближе всех, на него обрушился каскад искр, он чувствовал, что задыхается, хотя находился от разлившегося металла на расстоянии нескольких метров; и он закричал что было сил, а старый Йеллен схватил ведро с водой и опрокинул его на голову Штерца; еще какой-то рабочий подбежал с ведром, вон и с третьим ведром мчится кто-то, но этого третьего Штерц остановил еще более страшным воплем. А тем временем белая металлическая лепешка медленно-медленно краснела.

Вся эта сцена разыгралась буквально в одно мгновение. Никто не получил ранений, лишь у нескольких человек болели глаза и кожа на лице нестерпимо горела.

Майр был бледен как смерть. В сопровождении свиты он тотчас покинул литейный цех номер один; поручик Штерц плелся за зятем, в его изящных лаковых офицерских ботинках хлюпала вода, элегантный мундир болтался, как тряпка, с мундира стекала грязная жидкость, две золотые звезды на высоком воротнике потускнели.

— Э-э-э… — тянул Штерц и кряхтел.

Его пришлось ударить по спине, так как лицо его приобрело уже лиловатый оттенок, легким не хватало воздуха — поручику грозил апоплексический удар.