– Доцент, ты сам-то здоров?
– Господин Дрон поднял так и норовившие закрыться глаза, уперся взглядом в историка-медиевиста.
– Кому из вообще нас по репе настучали? Ты чо несешь, какая история, при чем тут история?!

– Нет, ну так нельзя!
– возмутился господин Гольдберг.
– Акула, понимаешь, капитализма! Ты, вообще, чем слушал, когда я тебе про это дело докладывал? Ну, перед тем, как ты в Лимож ломанулся с графиней сердечные дела улаживать. Вот, явно не тем местом. Ты хоть что-то запомнил из того, что я тебе тогда говорил?

– Да что там запоминать-то было?! Кроме бесконечных подъе...
– господин Дрон осторожно оглянулся по сторонам. Вроде никого кругом. Но все же лучше как-то поаккуратнее.
– ... кроме бесконечных, подколок, мать твою!

– Понятно, - тяжело вздохнул Доцент.
– Синдром Дауна в тяжелой форме. Короче, докладываю тогда еще раз:

Маго де Куртене. В нашей истории в 1199 году вступает в брак с бароном Эрве де Донзи, передав ему в управление графство Невер. Дети: Гильом де Донзи, Агнес де Донзи. В здешнем варианте истории, похоже, все будет точно так же. Вот так-то, Ромеа, понимаешь, влюбленная! Не так просто оказывается историю менять...

Господин Дрон честно попытался задуматься над упругостью исторического процесса, но тут же и бросил это дело. И даже не потому, что голова, многократно ушибленная в схватке с бароном, не желала работать. Просто как-то вдруг стало наплевать. И на семейство де Куртене, и на барона де Донзи, и вообще на все эти средневековые страсти-мордасти.

На-пле-вать!

Но почему вдруг? Проделки высших сил из Шатору? Неужели это так вот действует внутренняя гормональная химия в организме? Какие-то тысячные доли миллиграмма сложных веществ попадают в кровь, и человек воспламеняется любовью. А вещества исчезают, и все проходит - так что ли? Тысячные доли миллиграмма других веществ - и человек бесстрашно бросается в бой! А впрысни ему другую, противоположную химию, и он трусливо свернется в комочек или, наоборот, в ужасе бросится прочь?

Это что же выходит, - тягуче крутилось в мозгах господина Дрона, - мы все - такие вот биохимические автоматы? Какую химию нам кольнут, так себя и поведем? Бери нас, кто хочешь, и делай с нами, что вздумается... Как-то некрасиво получается. Вроде пластиковых пупсов на внешнем управлении. Нет, некрасиво...

Параллельно с этим в голове у почти отключившегося от разговора господина Дрона крутилась еще одна, другая мысль. Вот только о чем она - было совершенно непонятно. Ну, не получалось у нее выбраться на поверхность сознания. Туда, где происходит понимание. В то же время, господин Дрон чувствовал, что мысль эта важная и может пролить немалый свет на загадку его внезапного охлаждения к графине Маго. Ведь может так статься, что и не в одной химии тут дело.

Если разобраться, оно, это охлаждение случилось, по сути, даже не тогда, когда он встретил ее с бароном во дворе аббатства. Нет, к этому моменту все уже пеплом затянулось. А когда?

Во время королевского суда?

Нет, опять мимо. В тот момент - это помнилось совершенно точно - он еще рвался в бой и огнем дышал, как Змей Горыныч.

Так, когда же?

Господину Дрону вдруг вспомнился ее полный гнева и презрения взгляд по окончанию поединка с де Донзи. Когда он вывел барона за пределы круга и взглянул в сторону графини. И увидел ее и этот ее взгляд. Да, черт возьми, да! Вот оно, этот самый момент! Именно тогда все чувства, вся страсть к юной средневековой фемине - все вдруг разом погасло, как будто рубильник внезапно перекинули на положение 'выкл'.

И что, это - химия? Не-ет, тут дело явно в каких-то других, более тонких настройках.

И, кстати, да - именно тогда впервые шевельнулась где-то в глубине сознания та самая мысль, которая сейчас всеми силами карабкается на поверхность. Или не мысль? Может воспоминание? Черт, что-то ведь важное, а никак не ухватишь!

– То есть ты дальше бодаться с бароном за руку, сердце и прочие прелести графини не планируешь?
– прервал его внутреннее самокопание господин Гольдберг.

– Я что, похож на идиота?

– Ну, кто вас, больших мальчиков, знает? У вас ведь всякие тараканы в головах водятся. Вдруг решишь, что окружающие сочтут тебя трусом, если отступишься? Мало ли? Тут ведь, в Средневековье, с этим строго. Вот и попрешь на рожон... А нет, не попрешь, так и хорошо, и слава богу, - торопливо закруглил Доцент свою мысль.
– Нам еще этаких вот геморроев не хватало!

'Сочтут трусом? Трусом? Трусом!!! Ай, Доцент! Ай, умница!' - Господин Дрон аж задохнулся от нахлынувшей вдруг ясности. Или, может быть, давешняя то ли мысль, то ли воспоминание пробилась, наконец, к поверхности сознания. Или слова господина Гольдберга подтолкнули ее наверх? Но все случившееся с ним стало вдруг кристально ясным. Нужные воспоминания обрушились на него разом и вдруг, тут же выстроившись в необходимую последовательность. А над ними заняла господствующую позицию та самая мысль, что доселе лишь смутно точила подсознание недужного олигарха.

– Трусом, говоришь, - натужно просипел вслед за почтенным историком господин Дрон. Просипел, ибо горло сдавило судорогой. Прокашлялся, вроде полегчало.
– Хм, трусом... Ты знаешь, я этим делом еще в девятом классе переболел. В острой форме. Да... До этого-то меня на слабо проверять мало кому в голову приходило. Ну, при моих габаритах - сам понимаешь. Да и спортом я тогда капитально занимался. За 'Спартак' уже успел по юношам на первенстве РСФСР побороться. И небезуспешно. Вот... Кстати, видел флейту у меня? С ней потом еще целая история приключилась...