В холле музея Татьяна Романовна что-то, не торопясь, объясняла двум остроглазым мальчишкам лет восьми. Судя по всему, они собирались умчаться, но задержались, потому что им стало интересно. Мы решили не мешать акту просвещения, попрощались и направились к выходу.

— Подождите! — Татьяна Романовна догнала нас уже на крыльце музея и протянула мне какой-то листок. Это была свежая ксерокопия ещё одной ксерокопии рисунка из старой книги.

Из-за потертости оригинала рисунок был плохо различим, линии смазаны, коричневые пятна времени скрывали львиную долю изображенного на листе.

— Это все, что у меня осталось. Я не уверена, но это вполне может быть частью того, что вас интересует. Можете забрать себе.

Татьяна Романовна быстро скрылась за музейной дверью. Мы склонились над листком, чуть не стукнувшись лбами. На рисунке в окружении каких-то стилизованных зверей — то ли волков, то ли лисиц кружилась фигура в платье. Лица не было видно совсем, зато с ладоней неясного изображения явно срывались всполохи огня. Звери, на которых она направляла свой огненный гнев, корчились в муках на земле, остальные преданными глазами глядели на танцующую, и совсем не порывались убежать. Вдали виднелись вершины гор, и вот они-то были прорисованы тщательно и линии остались практически не тронутые временем.

— Это она? — Лия, заглядывающая на рисунок через плечо, подняла на меня глаза:

— Это Дева Гнева?

— Ты знаешь, — во мне поднималось какое-то странное чувство восторга. — Мне кажется, да. И я вспомнила, Лия! Я вспомнила, что о чем-то подобном мне говорил один сумасшедший в парке....

— Что?! — Лия явно не разделяла моего восторга. — Кто тебе говорил?

— Парень в парке, но он явно был не в себе. И он говорил про огонь. Что придет заступница и все очистит огнем. Точно. Именно так он и сказал. И здесь точно, смотри, огонь! Это точно она. Так вот, что он имел в виду....

Лия потянула меня за рукав плаща с крыльца.

— Да ладно, ладно тебе.... Успокойся. Это всего-навсего ксерокопия с какой-то старой книжки. Татьяна Романовна!

Лия вдруг ринулась обратно в здание музея, до меня донесся её слишком громкий для подобных учреждений крик:

— А что это за книга? Не знаете? Жаль....

Подруга выскочила обратно на крыльцо и сказала печально:

— Она не знает, слышала? И ты в это поверишь?

Возвращались мы в деревню молча, уставившись в окно на горы, каждая додумывала по дороге какую-то свою мысль.

Странно, но как только я немного пришла в себя и успокоилась, во мне начала зарождаться тоска по городу, который я оставила, и в который, очевидно, никогда больше не вернусь. Мои мысли с настойчивостью маньяка все время возвращались к самому первому моменту знакомства с ним, когда под крылом самолета развернулся урбанистический пейзаж, который ни с чем не спутаешь. Дома, улицы, башни — блестящая феерия, растянутая на невероятное множество километров, и самолет все готовился и готовился к посадке, а этот прекрасный вид никак не кончался. Мне опять и опять казалось, что самолет, приземляясь, кружит над городом, и уже могу различить все, что проявляется внизу до мельчайших подробностей.

Я гнала от себя видения плотно скованных пережитыми столетиями домов, навязчиво появляющиеся запахи раскаленного асфальта, смешанного с озоном перед дождем, вкус первой клубники, которую в больших прозрачных контейнерах привозил мне Влад, как только появлялись первые фургончики с яркими смешными ягодами, нарисованными на боку. Мне снились хитросплетения улиц и ненавязчивое обаяние уютных тупиков, золотые маковки многочисленных церквей, зимняя слякоть на блестящих тротуарных плитках и загадочные блики фонарей, отражающиеся в них. Ещё я начинала вспоминать Влада, но не с перекошенным лицом, а того, из самого начала, когда нам было просто невероятно хорошо вместе.

Гнала эту грусть, доказывая сама себе снова и снова, что это прошло и больше не случится в моей жизни, так зачем вызывать ненужные воспоминания? Но стоило расслабиться, утонуть в дневной полудреме, как они приходили ко мне и грустно маячили сквозь стекло времени, становясь все более размытыми и нечеткими, а от этого — ещё более прекрасными. И вдруг я поняла, что если приятные воспоминания приходят снова и снова, значит, отхожу от ужаса, который гнал меня так далеко, как только можно. Страх издевательств уходит, его заменяют приятные воспоминания. Только вот тосковать по несбыточному мне было совершенно не к чему.

Тем более, что в Старом Доме время от времени происходили совершенно неожиданные, но довольно симпатичные события. Пусть и не судьбоносные в своем величие, но очень по-домашнему уютные.

— Привет! — звонкий раскат задорного голоса на пороге пронзил сонную тишину.

В этот раз Старый дом застиг меня врасплох, потому что вдруг наполнился радостными голосами. Он зазвенел предчувствием чего-то замечательного, словно в бокал со льдом вливалась тугая хмельная струя золотистого вина. Мне показалось даже, что я слышу радостное хлопанье крыльев нарисованных птиц, и меня просто потянуло вниз, к порогу, где заклубилась остроглазая и быстроречивая жизнь.