Мне на секунду стало безнадежно. Потом отступило. Говорить было больше не о чем. Я попрощалась и с сожалением покинула этот магазинчик, который стал для меня в последнее время чем-то вроде тихой гавани, где всегда можно было расслабиться и отдохнуть. Я понимала, что теперь не смогу вернуться сюда.

— Прости, — сказала я на прощание Олегу.

Он грустно и понимающе улыбнулся:

— Ничего. С кем не бывает.... Ты тоже меня прости. Я слаб и боюсь.

Влада я нашла в ближайшем к дому баре. Он грузно навалился на стойку и что-то кричал бесстрастному, не обращающему на него внимания, бармену. Я подошла и тихонько тронула его за рукав.

— Влад, пожалуйста, пойдем домой.

Черные, уже практически невменяемые глаза посмотрели на меня из-под обвисшей, словно влажной челки.

— Ты кто? — спросил меня Влад. Или... уже совсем Генрих?

— Уходи, шлюха, я тебя не знаю.

Может, если бы не полбокала вина, которые выпила полчаса назад, я бы стушевалась, но бордовое спиртное, бурлящее у меня в крови, почему-то было уверено, что я должна увести это существо, кем бы оно ни было, из кабака.

— Идем. Домой. — Повторила я твердым голосом, и удивилась сама себе.

— Ты стара-а-арая, — капризно протянул Генрих, который был Владом. — Отвали от меня. Есть девочки помоложе. И поинтереснее.

— Конечно, конечно, — убедительно сказала я, — только пойдем сейчас домой. Первым делом, первым делом.... Помнишь, такой старый фильм был?

Глаза на минуту стали серыми, и муж вдруг засмеялся смехом Влада, хоть и пьяным.

— «Ну, а девушки, а девушки — потом», — заплетающимся языком подпел он. Потом подмигнул мне, улыбнулся и сказал:

— Ладно, Лиза. Пошли.

И мы пошли. Я поддерживала его, насколько у меня это получалось, но Влад был тяжелый и совершенно неустойчивый, поэтому во время нашего движения он несколько раз падал прямо на асфальт, но всякий раз поднимался, цепляясь за меня. Но даже в эти моменты я чувствовала, что рядом со мной — мой муж, и это окрыляло меня.

До тех пор пока мы не дошли до подъезда. Там он остановился и вдруг совершенно трезвым голосом сказал:

— Прости меня за все, Лиза. И прощай. Ты ничего не понимаешь, но найди мои записи. Серая общая тетрадь в клетку. Я больше не могу....

И быстро, словно он не был до этого момента в стельку пьян, побежал в сторону шоссе. Я бросилась за ним, но он так моментально скрылся за углом, что я потеряла его из вида почти мгновенно. Целый час я безрезультатно бродила по округе, но, естественно, нигде не могла его найти. Центральная улица, ведущая к метро, была полна веселой пятничной молодежи, которая либо шла в ночные клубы, либо вышла покурить из ночных клубов. Всюду были лица, лица, лица, но того, которое я искала, среди них не было. Я зашла в бар, где он выпивал этим вечером, но там он тоже не появлялся, и бармен покачал головой на мой вопрос о Владе.

Я вернулась домой в надежде, что он уже там, но квартира была пуста и темна. Приняв душ, забралась под одеяло, меня бил озноб, и вообще было как-то нехорошо. Очевидно, я задремала, потому что очнулась в тот момент, когда почувствовала на себе чьи-то руки. Обрадовалась, что Влад вернулся, но что-то в его движениях было не то, а когда лунный луч скользнул из-под качнувшейся занавески по его лицу, я вздрогнула. Это перекошенное чудовище не могло быть Владом. Совсем не могло.

Незнакомый огромный мужчина навалился на меня, забившуюся в угол кровати, шумно дышал, скручивал над головой руки с такой силой, что на запястьях у меня не сходили синяки, жарко шептал в ухо похабные, грязные слова. Мое тело не принимало его, оно корчилось от боли, внутри все сжималось, и он опять грязно ругался. Чтобы потом, оттолкнув меня всю мокрую и опухшую от слез, сказать:

— Почему, сука, ты меня ненавидишь? Я же к тебе всей душой. Противен тебе, да? Я же люблю тебя, а ты, тварь, так ко мне относишься.

Садиста Генриха, кайфующего от сопротивления и слез, сменяла истеричка Берта. Генрих бы, как мне казалось, просто бы отвернулся и заснул, получив необходимую порцию адреналина, но Берта так просто не отступала. Вот ей-то как раз совершенно не нужно было физическое насилие, она сознательно вызывала выплеск негатива на эмоциональном уровне.

— Ты уже с кем-то сегодня трахалась, дрянь? И я знаю даже с кем. Ты бы хоть душ приняла, прежде, чем со мной ложиться....

Я уже не отвечала ничего, просто молча глотала слезы, отвернувшись к стенке. Единственное, о чем я мечтала в эти моменты, так это не вызвать чем-либо новый взрыв гнева. Поэтому молчать мне представлялось самым разумным в этой ситуации. Хотя молчание тоже могло стать поводом для скандала.

— Молчишь, гадина? — уже опять Генрих навис надо мной как потная скала. — Я недостоин твоего внимания? Сейчас я тебе покажу, кто из нас двоих недостоин.

Он схватил меня за руку, и, выворачивая её, поволок с кровати. По пути он зацепил другой рукой две тысячные купюры, которые накануне были отложены на хозяйство на прикроватную тумбу. Генрих швырнул меня на пол, и со злостью принялся засовывать мне купюры в рот. Я, молча и в прямом смысле слова сжав зубы, сопротивлялась. Острый край купюры прорезал мне тонкий уголок рта. Деньги, хоть и смятые, оказывается, могут сделать очень больно.