— А....

Тут мы оба как-то напряглись, потому что, очевидно, подумали об одном и том же.

— Кулон!

Сказали в один голос.

— Он упал, наверное, на пол, когда качалка опрокинулась, — виновато сказала я. — Только, знаешь, я до него больше не дотронусь. Он действительно включает какие-то несвойственные мне эмоции. И желания.

Последнюю фразу я сказала совсем тихо, но, очевидно, Шаэль расслышал. Я чувствовала в темноте, что он как-то совсем не платонически улыбнулся. Но предъявить ему счет за пошленькую (так мне показалось в темноте) улыбочку я не могла.

Он отошел к дальней стене, немного повозился у навесной полки, и вскоре зажег ещё одну свечу. Стало светлее, и я не могла поднять на него глаз. Почему-то все ещё было невыносимо стыдно. Или я.... Боялась? Боялась опять испытать это непреодолимое внутреннее движение навстречу ему, совершенно постороннему мне человеку. Я не могла сказать точно, но чувствовала, что и Шаэль не очень-то в состоянии смотреть на меня. Он повозился немного на полу, и поднял за порванную цепочку кулон. Показал мне. Я кивнула:

— Нашелся, ну, и хорошо. Только будь добр, убери его с глаз моих.

Он засунул кулон в карман, и в этот момент даже сквозь закрытое окно послышался треск скутера Алекса, приближающийся со стороны деревни.

— Это явно меня уже ищут, — махнула я рукой на окно. Шаэль понял. Он отправился к двери, бросил на ходу:

— Все равно у нас теперь иного выхода нет.

И вышел.

Утро выдалось туманным, мелко моросящим дождем. Из окна тянуло сыростью, и ещё даже с закрытыми глазами я ощутила, что горы накрыла влажная, пронизывающая взвесь из мельчайших капель, рассыпанных в тумане. Тем не менее, во мне, просыпающейся, ласково теплел приятный свет. Я наслаждалась этим ощущением точечного счастья, когда вдруг вспомнила, что именно случилось накануне, и резко села на кровати. Кулон, Шаэль, наши безумные поцелуи в заброшенной избе....

Бог мой, что это было? И почему мне одновременно и стыдно, и так сладко вспоминать об этом? Словно стараясь избавиться от этого ощущения, я соскочила с кровати, быстро накинула на себя как можно больше теплой одежды и спустилась вниз.

Утро оказалось в самом разгаре. Лия собирала мужа на работу, на столе уютным теплом исходил чайник и высился аккуратной горкой хлеб для бутербродов. Печка, остывшая за ночь, набирала пока ещё в себя новое тепло. Я поежилась. Лия бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась:

— Зима.

— Да пора бы уже, — я печально вздохнула. Не всегда хочется, чтобы наступило то, чему пора наступить. Это касается и холодных дней, и неумолимо с каждым днем приближающейся старости, и решения дел, за которые ты взяла на себя ответственность.

— С тобой произошло что-то хорошее? — вдруг спросила Лия, я удивилась, но ответить не успела, потому что Алекс громогласно закричал из коридора:

— Где мой зимний дождевик?

Мы все побежали искать его, конечно же, оранжевый зимний дождевик, и разговор о том, что случилось со мной, сам собой иссяк. Когда суматоха улеглась, дождевик был найден в коробке с теплыми вещами, Алекс фыркнул и умчался на своем скутере.

— Ты почему вчера так поздно вернулась? — спросила я опять собирающуюся куда-то Лию.

— Татьяне Романовне нужно было помочь, — ответила она, старательно чертя стрелку на правом веке. Неужели я тоже так старательно высовываю кончик языка, когда наношу макияж?

— Что-то случилось? — почему-то меня все ещё не оставляла мысль, что с музейщицой что-то должно случиться. Хотя это была довольно глупая мысль.

— Кто-то стены музея краской расписал. Наверное, мальчишки похулиганили. Мы с ней до ночи надписи оттирали. И представь, прямо на латыни расписали! Интеллектуальные тут хулиганы, — засмеялась Лия и, оставив в покое свой глаз, полезла в сумочку. — Сейчас покажу тебе. Порадуешься.

Подруга протянула мне свой телефон, на экране которого было запечатлено уже знакомое мне небольшое здание местного музея. Только оно было все действительно расписано стилизованным ярким граффити. Рисунков не было, только надписи. Со стен музея они громко кричали: «Angele mi, duce te, es ante me, et ego post te», «In hac spe vivo!», «Debellare superbos», «Est quaedam flere voluptas»...

Меня почему-то действительно уже затрясло:

— И что это значит? Эти надписи?

Лия пожала плечами:

— Я поняла только самую длинную, кажется, это слова из молитвы. Что-то вроде: «Ангел мой, будь со мной, ты впереди, иду за тобой». Думаю, другие в том же духе.

— Лия, с чего бы мальчишкам писать граффити на латыни?

— Да кто их знает? Может, какая секта сатанистов? Ты же знаешь, в молодежной субкультуре чего только не встречается. Не бери в голову, я хотела тебя повеселить, а вовсе не расстроить. Тем более, мы вчера хоть и намучались, но все уже смыли. Хочешь, я и из телефона удалю? Получится, что ничего и не было.