Антоний повесил ключи на гвоздик возле двери. Едва не уронив вешалку, он первым делом двинулся в ванную. По плиточному полу была расплескана вода, и Антоний понятия не имел, откуда она взялась. Прошлепав по самой большой луже, он оперся на заскрипевшую раковину и уставился на себя в грязное залапанное зеркало.

— Нда, запустил ты за два месяца и квартиру, и себя, — недовольно пробурчал он, ероша когтями длинную чёрно-бурую гриву. — Красавец.

Первым делом он подравнял бакенбарды. Затем наспех состриг косматые нечесанные волосы. Получилось не слишком аккуратно, но хотя бы коротко. Послюнив палец, он пригладил густые брови и мокрой расческой зачесал назад с лица волосы.

— Красавец, — еще раз проворчал Антоний, разглядывая себя в зеркале. Пожалуй, ему было лучше, когда волосы закрывали пол-лица. Да, черт с ним!

Переодевшись в приличную одежду, он нашел в ящике стола несколько купюр и спрятал их в карман. С большой неохотой отыскал носки и ботинки и спрятал хвост в штанину. Последним штрихом стали затемненные очки, за стеклами которых Антоний прятал горящие глаза, и — шляпа.

Почти приличный гражданин. А для особо придирчивых полицаев у него была татуировка, напоминавшая хакенкройц на флагах, висевших на каждом углу, и нашивках солдат, которых теперь было запрещено убивать.

Поезд Ады прибывал в одиннадцать. Антоний велел водителю ждать и отправился искать платформу. Оставалось, пожалуй, еще минут пятнадцать. Несмотря на, казалось бы, позднее время, Восточный вокзал привычно весело горел огнями и гудел, пропуская через себя людей. Все они очень вкусно и приятно пахли — куда лучше молохов, от которых всегда несло полуразложившимся трупом или чем похуже.

Черная гусеница венского поезда подползла к вокзалу, оглушительно грохоча и гудя паром. Антоний не знал, в каком вагоне приехала Ада. Выскочив на платформу, рассеяно прошелся вдоль двух вагонов и остался стоять.

Знакомый голос он услышал где-то слева. Высокая блондинка в летнем костюме, громко цокая каблучками, отмахивалась от чрезмерно галантного проводника.

— У вас очень большой чемодан, — ну и противный же был у него голос. — Позвольте мне вам помочь. Вас кто-нибудь встречает?

Толстяк-проводник замолчал, увидев Антония. Тот расправил плечи, стараясь выглядеть нарочито грозно, и выхватил у Ады из руки чемодан.

— Надеюсь, ты взял такси, Антуан? — спросила девушка, смахивая со лба волосы. Она поблагодарила проводника и, тут же о нем забыв, пошла рядом с Антонием.

— Ты отвратительно прямолинейна, — захохотал он своим странным лающим смехом. — Спросила бы для начала как дела. Или хотя бы поздоровалась.

Таксист, ожидая их, успел уже выкурить несколько сигарет. Сморщив нос при виде консервной банки с окурками, Ада села на заднее сиденье. Антоний не упустил случая выклянчить сигаретку, за что заслужил уничижительный взгляд девушки:

— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не брал ничего у посторонних?

Под посторонними подразумевались все, кроме членов Ордена, разумеется. Антоний скорчил недовольную мину, но все же выхватил у таксиста сигарету и поспешно защелкал зажигалкой. Ада это никак не прокомментировала и расслаблено откинулась на спинку сиденья. Облокотившись о дверь машины, она устало прикрыла глаза и затихла. Антоний, наконец, смог прикурить.

За окном мелькали темные силуэты домов. Улицы были практически пусты. Окна смотрели черными пустыми глазницами, брусчатка жирно блестела желтым в свете фонарей. Веселый и гостеприимный Мюнхен, который Антоний так любил, по ночам затихал — впрочем, это касалось только его смертных жителей. Мюнхенские молохи, столь же жизнерадостные и открытые, с наступлением темноты выползали на улицы, открывали свои магазинчики и кабаки — там можно было не только пьянствовать до утра, но и остаться дневать; свои собственные бордельчики, где можно было развлечься с красоткой, а то и отужинать — сейчас правительство сквозь пальцы смотрело на обескровленные трупы эмигранток и евреек, которые после особенно шумных гуляний находили у берегов Изара… Самым посещаемым местом, конечно, была подпольная гладиаторская арена, которая находилась глубоко в подвалах под одной из заброшенных пивоварен на Марсштрассе. Да, Мюнхен был родным городом Ады, но, когда Антоний приехал сюда, он влюбился в него раз и навсегда. Когда его спрашивали, не скучает ли он по Франции, он лишь отшучивался:

— Да я скорее себе хвост отрежу, чем вернусь в эту гнусную страну!

Ада выглядела необычайно усталой и изможденной — этого не скрывали даже безупречно отутюженный костюм, легкий макияж и аккуратная прическа. Под глазами залегли темные круги, скорбные складки собрались в уголках губ. Она так и сидела, закрыв глаза и не двигаясь. Уж не заснула ли она? С нее бы сталось.

— Выглядишь ужасно, — хмыкнул Антоний, нарушив молчание.

Девушка тут же открыла глаза удивительного зеленовато-голубого цвета и ответила:

— Ты не многим лучше. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не стригся сам? Похож на какого-то проходимца.

Едва оказавшись в квартире, она снова наморщила носик и принялась стаскивать туфли. Антоний отнес чемодан в комнату.

— Я так и знала — на тебя совсем нельзя положиться. Меня не было каких-то несколько месяцев, а ты уже развел свинюшник, — отчитывала его она. — Почему в квартире стоит запах крови? Ты убивал кого-то здесь? Сколько раз говорить тебе, не убивать людей в доме?..