В это время слышатся орудийные выстрелы со стороны Ловичского шоссе в направлении на железнодорожный мост через Бзуру и по северной окраине города. С уходом отсюда 169-го пехотного Ново-Трокского полка и батареи и продвижкой фронта всей 1-й армии вперед я слагал с себя обязанность по обороне Ловича с севера, о чем своевременно начальник штаба отряда докладывал по Юзу генерал-адъютанту Ренненкампфу, но в ответ на этот доклад получил ответ: «На кой черт Вам нужен Лович!» (Этот важнейший в стратегическом отношении пункт на всем фронте за Варшавой…) Во всяком случае, понимая всю важность удержания за собой Ловича, базы отряда и пункта все еще продолжающейся высадки прибывающих по железной дороге эшелонов 6-й Сибирской дивизии с ее артиллерией и обозами [206] , я приказываю только что высадившемуся батальону и пулеметной команде одного из полков направиться к железнодорожному мосту на Бзуре и прикрыть город с севера.

Наконец, когда офицеры, посланные в колонны, возвратились и доложили об исполненном ими приказаний по доставке планов с новыми маршрутами движения и когда застучал телеграф из Гловно, я приказываю подать автомобиль, чтобы трогаться в путь.

В это время, между 10–11 час[ами] утра, подъезжает к штабу автомобиль, из которого выходит генерал-майор Свиты Его Величества граф Шувалов, состоящий для поручений при командующем 1-й армией, и с ним офицер. И докладывает мне, что он прислан генерал-адъютантом Ренненкампфом проверить все мои распоряжения для наступления Ловичского отряда в этот день. Опять разво рачиваем наши планы, читаем приказы, прочерчиваем пути движения колонн первоначальные и измененные на основании вновь полученного от главнокомандующего указания. Отвечаем на все задаваемые нам вопросы.

…Наконец он удовлетворен, находит все мои распоряжения правильными и просит провести его в комнату, где работает аппарат Юза. Идем туда всей штабной компанией.

Граф вызывает к аппарату генерала Ренненкампфа. Несколько минут молчания, потом:

– У аппарата генерал Ренненкампф!

– Поручение вашего высокопревосходительства исполнил, все проверил и нахожу все распоряжения генерала Слюсаренко правильными, – диктует юзисту вслух граф Шувалов.

– Очень благодарю вас, дорогой граф, за отлично исполненное поручение, – читает вслух юзист, – и прошу передать генералу Слюсаренко, что я отчисляю его от должности начальника Ловичского отряда и начальника сорок третьей пехотной дивизии и предлагаю явиться в штаб армии в Сохачев, а вам, дорогой граф, предлагаю вступить в командование Ловичским отрядом. Вполне уверен в том, что возлагаемые на вас обязанности исполните блестяще!

Немая сцена из гоголевского «Ревизора». Все мы, не исключая и графа, минуты две оставались в молчании… Ну, а потом я сказал графу, что автомобиль для переезда в Гловно подан. Приказал снять с него и подать мою бурку и сумку с картами и записными полевыми книжками. Попросил у графа разрешения отдать приказ по 43-й дивизии о том, «что прощаюсь с моими дорогими боевыми товарищами, от всей души желаю им боевых успехов и полнейшего благополучия!» И, расцеловавшись со всеми штабными, находившимися здесь, иду в полном одиночестве в бурке на вокзал.

При виде меня заведующий высадкой полковник Генрихсен, все эти дни бывший у нас в штабе отряда, был поражен – по всей вероятности, думал, что я бегу с поля сражения. Пришлось объяснять ему все происшедшее. Поезд на Сохачев отходил только вечером. Забравшись в купе, указанное мне Генрихсеном, под звуки орудийных выстрелов, раздававшихся со стороны железнодорожного моста на Бзуре, и наблюдая из вагона начинающуюся в городе панику и появляющихся на вокзале беженцев, в тяжелых думах дождался отхода поезда. Было уже совершенно темно, когда высадился в Сохачеве и явился в штаб армии. Генерал Ренненкампф в это время занят был вместе со своим штабом разработкой приказа по армии, и мне пришлось долго ждать в приемной, открытая дверь из которой вела в комнату, где занимались. Наконец он вышел и совершенно официально передал мне о том, что он отчисляет меня и предлагает отправиться в Вильно [207] в резерв чинов Двинского военного округа. Дурные мысли были у меня в голове, но я только сказал: «Вы, вероятно, забыли Восточную Пруссию!» Повернулся и ушел на вокзал.

Добравшись до Варшавы в санитарном поезде, переполненном ранеными с фронта, на другой же день явился в штаб фронта, где был любезно принят начальником штаба генерал-лейтенантом Орановским, который попросил меня рассказать о всех боевых действиях II корпуса с боя у Красневице и той боевой обстановке, при которой я покидал Ловичский отряд.

По планам, имевшимся при мне, и полевым записным книжкам я сделал ему подробный доклад, после которого он отправился в кабинет главнокомандующего генерала Рузского и через некоторое время, выйдя оттуда, пригласил меня к нему. Генерал Рузский, также любезно поздоровавшись со мной, просил вкратце повторить доклад, сделанный начальнику штаба Орановскому, и, оставив у себя все мои полевые книжки и видя мое нервное настроение, успокоил меня следующими словами: «Напрасно вы волнуетесь, война еще далеко не окончена, успеете еще повоевать! Поезжайте в Вильну отдохнуть! Нам известна ваша работа в Восточной Пруссии!» Эти слова меня успокоили. Прожив дня три в Варшаве, я дождался прибытия из отряда денщика с моими вещами и верховыми лошадьми, погрузился в поезд и вернулся в Вильну к себе на квартиру, куда вызвал из Петрограда свою дочь, только что возвратившуюся из Германии через Швецию; с ней мы разобрали все наши вещи, чтобы более дорогое она могла увезти с собой в Петроград. А через десять дней в штабе округа получена от генерала Рузского телеграмма: «Вернуть генерала Слюсаренко на фронт для командования своей 43-й пехотной дивизией». Проезжая обратно через Варшаву, я, конечно, заявился в штаб фронта, чтобы поблагодарить генерала Рузского и узнать о результатах Брезинской операции. Генерал Орановский, не вдаваясь в подробности, обрисовал положение так: «Лучше было бы, если бы Ловичский отряд и вовсе не отодвигался от Ловича!» [208]

Генерал Рузский был болен и никого не принимал. Там же, в штабе, узнал, что одновременно со мной был отчислен генералом Ренненкампфом от командования II Кавказским армейским корпусом генерал-адъютант Мищенко, как говорили, будто бы за большие очень потери в корпусе вне соответствия с важностью выполняемой боевой задачи!

Нужно заметить, что II Кавказский корпус срочно был переброшен по железной дороге из Восточной Пруссии на фронт за Варшаву и 5–6 ноября занял боевой участок правее II корпуса (26-й пехотной дивизии) у Кернози; это было в то время, когда три немецких корпуса [209] атаковали наши V Сибирский [210] , VI Сибирский корпуса и 26-ю пехотную дивизию и прорывом на Сохачев хотели захватить Варшаву. Так вот, необычайной своей стойкостью, с малым числом батарей и при недостатке снарядов, генерал-адъютант Мищенко задержал противника, но понес громадные потери. Я не сомневаюсь в том, что это была простая придирка со стороны генерала Ренненкампфа, чтобы удалить из своей армии нежелательного для него соперника. Мне достоверно известно, что еще со времен боксерского в Китае восстания и войны с Японией они были врагами, так как рыцарски благородный генерал-адъютант Мищенко никогда не мог простить генералу Ренненкампфу его бутафорий, очковтирательства и оскорбительных в отношении религиозных китайцев ограблений их храмов [211] .

Узнал также, что назначенный на мое место начальником Ловичского отряда граф Шувалов на другой же день был отчислен от командования отрядом генералом Рузским, и на его место назначен генерал-лейтенант Васильев. Верховным главнокомандующим отстранен от командования 1-й армией генерал-адъютант Ренненкампф, на его место назначен генерал Литвинов [212] . 43-я пехотная дивизия в данное время входила в состав I Сибирского корпуса, во 2-й армии (которой вместо генерала Шейдемана командовал генерал Смирнов), и была расположена на позиции по реке Мрожица, недалеко к северу от Брезин.