В заключение должен сказать, что генерал-адъютант Ренненкампф жаловался государю императору на неправильное его отчисление, и была в Петрограде назначена Следственная комиссия под председательством генерал-адъютанта Баранова для расследования по этой жалобе. В феврале месяце 1915 года я получил от председателя этой комиссии предписание дать свои показания по ряду поставленных мне вопросов. Что я тогда же, в период боев под Гродно, и сделал. Расследование было произведено, отпечатано особой брошюрой (секретной) и разослано в штабы фронтов. В сентябре месяце 1915 года я был вызван в штаб Западного фронта в Минск для участия в Георгиевской кавалерской думе. Когда я являлся начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту Квецинскому, эта брошюра лежала у него на письменном столе. Он, указывая мне на нее, сказал:

– А эта книжка должна быть очень интересна для вас! Но, к сожалению, дать ее вам для прочтения не могу, а вот только прочтите последнюю страницу!

Я поблагодарил его и, взяв книгу, прочел курсивом написанный окончательный вывод комиссии: «Таким образом, неуспех Брезинской операции всецело произошел от неправильных распоряжений командовавшего 1-й армией генерал-адъютанта Ренненкампфа и вследствие неправильного же отчисления им от командования Ловичским отрядом генерал-лейтенанта Слюсаренко» [221] .

Это меня успокоило на весь остаток моей жизни. И вскоре после того я получил назначение на должность командира XXVIII армейского корпуса [222] .

Директива об отходе 2 и 5-й армий на Бзуру и Равку была отдана Ставкой Верховного главнокомандующего [224] 30 ноября, а самый отход назначен на 3 декабря. Причем предварительно этого отхода было приказано выслать от 43-й пехотной дивизии на Равку батальон пехоты и саперную роту под командой опытного штаб-офицера [225] для выбора позиции и возведения на ней окопов.

Самый отход с позиции назначен был в ночь со 2 на 3 декабря. Все обозы заблаговременно отодвинуты в тыл; рекогносцированы и обозначены пути отхода. На позиции в окопах оставались только охотничьи команды, поддерживавшие обычный ружейный огонь. Кавалерии при нас не было.

Отход противником не был замечен, и за ночь и до полудня 3 декабря мы оторвались от него на 30 верст. Могли бы в этот же день дойти и до реки Равки, но неожиданно встретили препятствие на переправе на небольшой реченьке Ежевке, протекающей с юга на Скерневице. Реченька эта, протекающая в болотистом ложе, вброд для артиллерии непроходима, и потребовалось устройство гати, которая и была сооружена предшествовавшими нам саперами. К сожалению, хорошо выдерживая пехоту, гать эта, после прохода через нее первой же батареи, была настолько ею разбита, что потребовалось движение через нее артиллерии прекратить и направить все остальные батареи со 2-й бригадой кружным путем на Скерневице по имевшимся там мостам. Только утром 4 декабря 43-я дивизия, войдя на этот раз в состав 2-й армии генерала Смирнова, заняла подготовленный для нее участок позиции по правому берегу реки Равки, от железной дороги Скерневице – Варшава, на 4 версты к югу, имея в боевой линии три полка и один в резерве.

Река Равка весьма извилистая в этом месте, протекает в твердом ложе, с дном из гальки и песка и имеет несколько бродов глубиной по пояс и грудь; правый ее берег порос большим, густым сосновым лесом, надвинувшимся до самой речки. По этой опушке и возведены окопы. Артиллерия расположилась за лесом на закрытых позициях, имея мортирную батарею на правом фланге у самой железной дороги, на кратчайшем расстоянии от Скерневице, чтобы иметь возможность держать город под своим огнем. На левом берегу Равки, перед правым участком нашей позиции, в расстоянии полверсты и параллельно с ней, вытянулось одной улицей громаднейшее село Самица [226] , совершенно закрывавшее всю местность к западу от нее и ружейный обстрел. Артиллеристы, имевшие своих наблюдателей на высоких деревьях, в своем обстреле за Самицу не были стеснены, но заградительный артиллерийский огонь благодаря высокому лесу мог быть поставлен только на пределе Самицы, но не ближе к реке.

Общий резерв расположился в селе Выгода. Штаб дивизии в деревне Длугоконты, близ станции железной дороги Стар-Радзивилов [227] . Первые дни после нашего перехода на эту позицию противник нас не беспокоил. Наши охотничьи команды [228] по набросанным мосткам ежедневно переходили на тот берег и производили разведку. Но через четыре или пять дней после того охотничья ко ман да 170-го пехотного Молодечненского полка, переправившаяся вечером и благополучно миновавшая село, была встречена ружейным огнем и после происшедшей свалки с немцами, понеся потери, принуждена была отойти на свой берег. Немцы заняли село Самица, закрепились в нем, и с этих пор началась перестрелка с ними. Полки обратились ко мне с просьбой сжечь село. Признаюсь, просьба эта меня сильно взволновала: сжечь село, населенное бедняками, проявлявшими до того к нам свое сочувствие и симпатии, и лишить их крова на зиму было очень тяжело! Но другого выхода не было. Приказал мортирной батарее зажечь деревню. Что и исполнено было с весьма малой затратой снарядов: дома все были деревянные, крытые соломой, ветер раздувал пожарище, и к утру не стало ни села, ни немцев! Одни лишь дымящиеся груды развалин напоминали нам об ужасах войны в отношении к ни в чем не повинным беднякам, мирным жителям.

Дивизия занялась совершенствованием своих окопов, устройством блиндажей и землянок. Выведена вторая линия окопов и узлов сопротивления на линии деревень Михалов – Выгода. Гул боя все время доносился до нас со стороны Болимова. Противник, заняв Лович, этот важнейший стратегический пункт, сосредоточивал к нему свои силы для прорыва нашего фронта в кратчайшем направлении Болимов – Варшава.

Одновременно с этим и немецкие войска, находившиеся в Скерневице и Южине, не оставались в бездействии и, сосредоточив значительные силы в лесу на юго-востоке от Скерневице около села Бальцеров, атаковали левого нашего соседа [229] . 43-я пехотная дивизия не оставалась безучастной: расположенные на левом фланге 170-й и 171-й полки, занимавшие излучину реки, своим фланкирующим огнем нанесли противнику большие потери, а наша артиллерия, хорошо укрытая лесом, безнаказанно громила противника, выходившего из леса у Пиментки [230] . Двинут был на подмогу и 172-й пехотный Лидский полк, находившийся в резерве. Противник, понеся большие потери, принужден был прекратить свои попытки перехода через Равку и в дальнейшем их не возобновлял, ограничиваясь лишь артиллерийским обстрелом деревень и главным образом батарей соседней дивизии, на неудачно выбранных ими позициях. Наша мортирная батарея, стоявшая у железнодорожного моста на Равке, в разные часы дня и ночи обстреливала Скерневице.

Так протекали дни за днями. Наступила зима, снег то выпадал, то таял, превращая дороги в невылазную грязь. Железнодорожная станция Стар-Радзивилов была конечным пунктом, куда доходили поезда из Варшавы, по ней нам доставляли интендантские и артиллерийские грузы, это сильно облегчало наши обозы, далеко отодвинутые в тыл.

Оторванная от своего корпуса, 43-я пехотная дивизия, меняя корпуса и армии, в роли пасынка испытывала неудобства, и нашим большим желанием было поскорее соединиться с 26-й дивизией, под начальство командира II армейского корпуса генерала Чурина, которого мы успели узнать и полюбить за его разумное спокойствие и благожелательное к нам отношение. В свою очередь, и генерал Чурин неоднократно возбуждал ходатайство вернуть ему нашу дивизию. В конце декабря, по-видимому, этой просьбе вняли, и 43-я дивизия с фронта была снята и передвинута сначала в Жирардов, где за три дня нашего там пребыва ния, воспользовавшись любезностью фабричной администрации, мы успели перемыть в банях своих нижних чинов и самих себя, а затем были передвинуты еще глубже в тыл, в район деревень Беганов – Радзиевицы [231] , где штаб дивизии расположился в панском доме Радзиевских [232] , с большими затеями, но пришедшем в ветхость и даже опасном для жилья. Тут мы встречали Святую Рождественскую ночь, зажигали в парке настоящую елку и раздавали господам офицерам и нижним чинам подарки, в изобилии полученные нами из Варшавы и России.