Шрифт:
В том же письме Колюша пишет:
«У нас во взводе есть сержант – окончил два курса в Омском педагогическом институте по части истории. Я вчера перед сном с ним познакомился. Разговор начался с углического вечевого колокола, сосланного в Тобольск. Никто ему не верил, я один поддержал его.
…Мы лежа болтали о древней цивилизации Египта и Вавилона, о возникновении христианства, о Петре I, о Бисмарке, о том, есть ли прогресс, и о двух „библейских легендах“ – о всемирном потопе и о вавилонской башне…
Сегодня читал ребятам и переводил „Страдания молодого Вертера“. Потом говорили вообще об иностранных языках… Здесь в здании на сцене стоит рояль. Я никак не могу до него добраться. Совершенно нет свободного времени. А поиграть на рояле хочется ужасно… Кажется, всегда вел такую жизнь – спал на полу, ел из котелка, умывался водой из пруда».
В этом письме характерно для Коли его стремление духовно вырваться из окружавшей его среды и стремление приобщить окружающих к более высоким культурным интересам.
В одном из писем из колхоза Коля пишет:
«Наша компания все больше и чаще ссорится. Пятеро травят шестого, все время порываются оставить его без ужина, так как на ужин мы из своих средств варим какао и картошку на костре, а он ничего не хочет давать (мы разгружали баржу, и нам дали картошки). Я, как завхоз, продолжаю делить все поровну, тем самым настраивая ребят против себя. Зато я разрешил им оставить его без табачного пайка, который в мое ведение не входит».
Так старался Колюша водворить мир среди окружающих и проявить снисхождение к недостаткам товарища. Заслуживал ли этого последний, видно из следующего его письма:
«Теперь нас четверо, пятого выгнали из коммуны. Ребята подозревают, что он украл у меня несколько (10–15) оставшихся конфет и пачку махорки у П. Кроме того, он хвастун, эгоист и лентяй. Немного похож на… Мне его ужасно жалко, до чего же он не приспособлен к жизни. Он один пропадет».
Первые месяцы в военной школе
Страданиями навык послушанию.
(Евр. 5:8)Вернувшись из колхоза в школу, Коля писал нам:
«Мы уже 3 дня обедаем в столовой училища, уплетаем пшенку за обе щеки. Я всегда делю все. Кроме меня никто не умеет точно разделить на всех сидящих за столом несколько обкромсанных буханок с довесками и ведро супа или каши, или тарелку сахарного песку. Обычно от моей дележки все бывают в восторге от точности, особенно когда дело касается белого хлеба…
Еще ребята довольны тем, что я не велю им есть, пока дележка не кончится, и потом, когда тарелки расхватают, беру себе, что останется, хотя все части равны. Однажды одному пареньку вылили чашку кипятка в кашу за то, что он делил сам и себе положил больше всех. Теперь всегда делю я».
Вскоре по возвращении из колхоза началась казарменная суровая жизнь. Она мало оставляла свободного времени. Коля старается его использовать для писания писем.
«Письма пишу во время перерывов, пою строчек в перерыв. У ребят получается впечатление, что я пишу по 10 писем в день; грозят, что не будут давать ручку…»
Другим утешением для Коли являлось чтение (по-немецки) Гёте «Страдания молодого Вертера».
«В перерывы, – пишет Коля, – я вытаскиваю Гёте и читаю; ребята смеются – „как еврей с Библией“… От дождей и походов он размок, истрепался и развалился по листкам, но я его все-таки прочту еще несколько раз… А остальное время пропащее».
Однако не всегда оно пропадало у Коли даром, хотя он этого и не сознавал сам. Он продолжал работу над курсантами, вызывал их на «серьезные разговоры» – научные и другие, рассказывал ребятам «Сирано де Бержерака», декламируя на память все отрывки, какие знал.
В одном из своих писем Коля дает несколько подробностей из обстановки своего первого периода пребывания в ярославской школе.
«Теперь меня заметил и лейтенант. На уроках по оружию я его заменяю. Он использует это время (2 часа) в своих интересах, и теперь он ко мне расположен; спрашивал о моем образовании.
В общем состав у нас неважный: 80 % деревенских с 7–8 годами обучения. Это очень сильно сказывается в преподавании и в проведении свободного времени…