Вадим остановился у городского пляжа, вышел из машины и спустился к воде. Сбросил третий звонок от Рената и не отреагировал на его выразительное 'Ты где?!!!!' в мессенджере. Артём выскочил из воды, отряхнулся с громким 'бр-р-р-р', впрыгнул в безразмерный тёмно-зелёный банный халат, поданный ему Ярником:

– Свежо! На работу потом?

– Ага.

– Я с тобой. Что хотел? Неужто созрел для разговора?

– Вроде того.

– А я-то думал, у тебя всё уже шито-крыто.

– Не бреши, Портос. Не думал.

– Не думал, - покладисто согласился Олейников, сбрасывая халат и начиная разминаться.
– Раз ты про меня вспомнил, дело табак совсем, да? Рассказывай.

Вадим рассказал о разговоре с Мариной и её условии.

– Вадя, ну вот куда ты влез? Ну Мураш ладно! Ему, не дай бог, конечно, рёбра бы пересчитать, глядишь, и в голове посветлеет, как в тот раз. А ты, Атос? Не твоё это дело. Не лезь туда, Вадим. Пусть Мурашка сам во всём разберётся. И даже если не разберётся, не лезь. Ну что ты так смотришь? Ну я, может, в каких вопросах и не втыкаю, но тут уверен на все сто: Ренат не перебесился, пусть другим заливает, как он остепенился. Лёху он до сих пор ненавидит, ха! Бывшую свою, невесть где проболтавшуюся всё это время, лицезреть не желает. Конечно! Я Михееву на днях видел, подвозил их с Надеждой. Вот, что тебе скажу - если и есть на свете божий план, то эти двое в нём рядышком. Как я с Настей. Если вдруг... что, не сможет Мураш зубы стиснуть и терпеть, у него в характере такое не прописано. Ты - сможешь, это да... Судьба она, знаешь, разная бывает. Помнишь, как мы с Настёной в прошлом году расходились? Три месяца порознь. Я когда понял, что ни одну другую бабу рядом не потерплю, ей-богу, тоже полез бы на балкон, хоть у родителей её двенадцатый этаж, хорошо, разговором обошлось... Не встревай, Вадим. Они, может, вместе не будут, но... ты ж всё понимаешь, это у них навсегда... Эх, жалко мне их. И тебя жалко. Но не нам решать! Если ты ей расскажешь, всё равно предателем станешь.

– Если не расскажу - тоже, - сквозь зубы процедил Ярник.

– И если не расскажешь, - согласился Артём, - но так хоть совесть твоя чиста будет. Если Марина тебя рядом видеть не хочет, она всё равно способ от тебя избавиться найдёт. Уже один раз спряталась и опять спрячется.

... Она позвонила в среду, спросила:

– Ты придёшь?

– Не знаю, много работы. Как повеселились?

– Отлично. Я подарила Игнату запонки. Кажется, ему понравилось... У... соседей опять кто-то в саду, по вечерам. Я вижу тень. Мне страшно, что Игнат полезет и подерётся, поэтому я не сказала... Вадим, мне очень симпатичны эти люди, Игнат и Георгий Терентьевич. Мне нравится эта работа, я впервые за долгое время спокойна... почти. Но если Ренат вернётся в дом, мне придётся уехать. И дело даже не в договоре... дело во мне. Я хочу знать, что всё кончено... всё. Не хочу уезжать, мне некуда идти.

– Марина, о чём ты вообще? Я здесь. Хочешь, я приеду и заберу тебя к себе. Одно твоё слово...

– Ты на меня давишь. Не надо.

– Нет, это ты на меня давишь! Ставишь перед выбором!

– Такой сложный выбор?

– Представь себе! Что я не скажу, будет больно... тебе, мне...

– ... Ренату.

– Да! И ему! Я... сомневаюсь...

– В чём?
– Марина научилась говорить так, что от её голоса Вадиму становилось холодно посреди тёплого дня.
– Он про тебя когда-то говорил, что ты всё о нём знаешь, всё понимаешь, но никогда не предашь. Ты считаешь то, о чём я прошу тебя, предательством?... Ну хорошо, предположим, мы с тобой... вместе. Не боишься, что сорвусь и тебе рога наставлю в один прекрасный день? Я задала вопрос. Что молчишь? Сам придумал отвечать со всей прямотой. Вот и расскажи, какой он... нынешний Муратов. Наверное, шлюхой меня называл.

– Почему ты так плохо о нём думаешь?
– против воли вырвалось у Вадима.
– Он же искал тебя! Письма писал!

– Искал. До определённого момента. Писал. Не мне. Той девочке из университета. Которой уже нет. Ему очень нравилась та девочка, он с ума по ней сходил. Наверное, и сейчас сходит. Она была... хорошей, та девочка... Муратов хотя бы в одну реку войти не пытается. А ты? Смотришь на меня, а видишь её.

– Это не так!

– Так. Вадим, за десять лет ты не встретил ни одну женщину, которая пришлась бы тебе по душе? Может, плохо искал? Может, не в ту сторону глядел?

Она продолжала в том же духе, нанося одну рану за другой. Говорила о том, что Вадим всегда смотрел на неё глазами Муратова. О его подсознательном соперничестве с другом. О попытке восстановить ощущения юности. Ярник думал, что ради обладания Мариной преодолеет всё. Но это было выше его сил. Потому что она во многом была права. Он перебил её, под предлогом двух вопросов попросил рассказать о жизни в Швеции. Она неохотно рассказала несколько историй. Оживилась, когда говорила об учёбе, погрустнела, когда вспоминала, как постоянно искала работу и жильё.

Вадим привык анализировать других, для работы и собственного душевного комфорта. Он мог вцепиться в одну-единственную мысль или впечатление и воссоздать всю картину. В этот раз картина не складывалась, но он всё равно копался в себе, с маниакальным упорством, так как понимал, что иначе сойдёт с ума. Мысль появилась. Ярник принялся медленно раскручивать её в голове. Думал, привычно анализировал, раскладывая всё по полочкам. То, что получалось, ему не нравилось. Он утешал себя тем, что плоды самокопания обычно не нравятся никому.

Ренат, к счастью или к несчастью, загрузил его работой. Вадим занялся подготовкой списка инвесторов, побывал и в галерее на площади Высоцкого, готовящейся к открытию. Танников вложился в дело с выдумкой, но грамотно. С совладельцах у него числился Кардашев. Борис сообщил, что поговорит с художником о предложении Муратова.

– Значит, Ренат, да?
– просматривая концепт-план, пробормотал под нос Танников.
– Редкое имя, хорошее. Сосед Терентича. Надо же.

Муратов вызвал Вадима к себе, деловито сообщил: