– Вас встретили, разместили?

– Да. Всё прекрасно. А добрался я к вам сегодня сам - захотелось город посмотреть. У нас в такую славную погодку многие ещё купаются... Смотрел репетицию. Удивительно! Понимаю, что сам автор, но словно чужих рук дело. Дети просто умнички.

– Вы написали замечательную музыку. Ренату Тимуровичу очень повезло, что вы согласились сотрудничать, Климентий...?

– Зовите меня Клим.

– А вы меня зовите Надежда Александровна.

Савчук улыбнулся тонкими губами, несомненно, отметив формальность ответа:

– Мне очень приятно с вами познакомиться, Надежда Александровна. Болит?
– он кивнул ей за спину.

Надя хмыкнула:

– Нет. Издержки профессии. Я привыкла.

– Интересная у вас профессия. Можно?
– композитор указал на стопку набросков.

Колесова кивнула, слегка пожав плечами.

Лет тридцать восемь-сорок. Очки, небольшие залысины. Интересный, хоть и не красавец, одет просто, без богемного шика, так раздражающего Надю: шарфов в тёплую погоду, тростей-зонтов и ярких бабочек.

На охотников за провинциальными барышнями, в их представлении не пробовавшими ничего, слаще морковки, Колесова насмотрелась вдосталь. И не только насмотрелась. Когда-то верила, что найдёт в контингенте вырвавшихся от жён и подружек заезжих шоу-мэнов кого-нибудь на срок больший, чем одна ночь. Впрочем, хоть жизнь и излечила от большинства иллюзий, но не от всех.

– Мы с Ренатом Тимуровичем, видимо, разминулись, - рассеянно пробормотал Савчук, перебирая листы с эскизами.

– Муратов сегодня на второй площадке. Можете пообщаться с Олегом Дмитриевичем, режиссёром мюзикла. Он вот-вот должен подойти. Я тоже его жду.

– Буду рад. И рад, что вы тоже ждёте.

Надя вежливо улыбнулась, но оценила скромность мужчины. Другой бы устроил целое шоу. Как же, столичный композитор, нашедший просвет в плотном расписании, вырвался в провинциальный городок! Такая честь! Где лимузин? Девочки в номер? За несколько лет в 'Твайлайте' Надя насмотрелась всякого. Особенно запомнился ей один 'завозной', довольно известный, уже немолодой актер со своей юмористической моно-программой, на которого в течение нескольких вечеров шли в основном дамы интеллектуального плана и в возрасте. Кутил он в отеле, как в свои последние дни. Муратов отказался 'поставлять развлекательный контингент', проституток актёр успешно находил сам. Ренат только зубами скрежетал, когда персонал отеля жаловался ему на активную личную жизнь гостя.

Надя извинилась и пошла в туалет. Подкрасила губы, поправила волосы. Села на подоконник, открыла окно, достала сигареты из сумочки. Ещё со студенческих лет пыталась избавиться от нездоровой привычки, но каждый раз после стресса превращалась в заядлую курильщицу.

... Марину она увидела в тот же момент, как зашла в ресторан. Тонкая фигурка у окна с пламенеющей копной. Марина вскочила, увидев Надю, сделала шаг навстречу. Если бы не этот шаг и не наполненные надеждой глаза, Колесова сдержалась бы, не расплакалась. Стыдно признаться, но плакала она от облегчения - от того, что увидела во взгляде лишь радость. Вот, казалось бы, сделала их судьба подругами даже не на год, меньше. От чего же так трепещет сердце?

Они обнялись.

– Наденька! Ты чего? Не плачь!

– Михеева! Ты такая... красивая! Другая совсем! Но красотка просто, как прежде!

– Спасибо, Надя! Ты тоже! Модница, красавица! Помнишь, Вера Алексеевна всегда приговаривала?

– Помню. Она и сейчас так говорит.

Сев за столик, они вспоминали университет, преподавателей и общагу, старательно обходя неловкую тему. Надя решилась и вздохнула:

– Я из Вадима всё о тебе вытрясла. Михеева, и всё-таки это ... свинство! Не звонить! Не написать! Даже когда вернулась! Особенно когда вернулась!!! Ладно ещё этим... психам, мушкетёрам! Но мне! Я так переживала!

– Наденька, прости. Мне пришлось... все связи оборвать, ты же знаешь.

– Да, - выдохнула Надя, борясь с чувством неловкости - каким болезненным ни был бы этот разговор, его необходимо было продолжить.
– Ренат... тоже рассказывал.

– Надо же, - Марина блекло улыбнулась.
– Вы и сейчас дружите?

– Вроде да, а вроде нет. Он мой начальник, как бы. Позволяет многое, но есть границы. Это сложно. Впрочем, Муратов умеет... обозначить. Мариночка, я так перед тобой виновата!
– выпалила Колесова.

– В чём?
– Марина удивилась, тряхнула волосами.

– Ну как же...
– Надя подождала, пока официант разложит меню.
– Я столько лет себе повторяла: если б не я, может, ничего не случилось бы.

Марина наклонила голову набок, потребовала взглядом: объясни. Наде было тяжело говорить - она вязла в узнаваемой мягкости, податливости, оставшейся у Марины в манере общения от той, прежней девочки, наивной и восприимчивой. Вопрос был в том, нуждалась ли теперь Михеева в объяснениях, оправданиях, опеке.