– Что у вас, соседка Юля, есть ещё интересного в хозяйстве?.. Корова - значит, твой отец заготавливает сено.

– Нет, ему в кооперативе дают. Он же на тракторе работает. Дают сено и зерно. Сколько наработал. А хозяйство у нас большое. Пока утром всех

выпустишь да накормишь... То же вечером. Только днём от них и отдыхаешь... Да и то: травы надо и курам, и свиньям нарвать. Жрут много, а толку с них...

Последняя фраза была произнесена таким хозяйским тоном, что Николай улыбнулся и порадовался стене забора: вдруг девушка обиделась бы на его усмешку.

– А теперь ещё и телёнок прибавился.

– Да. Сегодня Майку дома подержим, а завтра - в стадо. Вечером будем учить малого пить молоко. Он такой щупленький...

– Бычок?

– Ага. Она у нас красная с белым, а этот вообще, как зебра, весь в разных пятнах. Разве так бывает? Никогда не видела...

– Юля! Юлька!
– послышался крик.

– Мама что-то зовёт. Я уже почти всё оборвала... Ну, ладно, я побежала.

– Беги.

Николай вышел за село. "За околицу", - как сказал он про себя. Асфальт центральной улицы доходил до бетонного моста, но место для купания сделали немного в стороне, и туда вела широкая тропа. Резко начинались густые приречные кусты, и всякий раз, входя в них, Николай ощущал, что погружается в дикую природу или в прошлое. Здесь спокойно могли встретиться крестьянский воз этак века из двенадцатого-тринадцатого, разъезд боярских людей из смутного семнадцатого, старый солдат, бивший шведа с царём Петром под Полтавой, выслуживший свой срок и возвращающийся умирать в родную деревню... Всё это мужчина поочерёдно представлял, находясь под обаянием недавнего простодушного разговора, пока неожиданно не споткнулся о маленький пенёк, едва выступавший из земли. Прошлое метнулось вглубь леса, спряталось за деревьями и в кустах, а прекрасное настроение укрепилось восторженным, разноголосым птичьим пением, которое здесь оставалось неизменным, наверное, целую тысячу лет.

Нежное царствование зелени кругом, звонко-чистое пение и бодрый аромат лесного воздуха рождали на лице Николая блаженную улыбку. Здесь, наедине с природой, он улыбался, совершенно не сдерживаясь, и очень хотел

сказать что-нибудь дружеское, ласковое лесу, птицам и Той, которая не была видна, но шла где-то рядом, девушка-не девушка, человек-не человек, посланница божественного мира, сошедшая в этот лесок, чтобы одухотворить его восторгом и счастьем.

6 июля

Квартирная хозяйка Николая Зинаида Михайловна поинтересовалась у своего постояльца его "странными разговорами с соседской Юлькой", у которой "ветер в голове" и которая "готова трепаться с каждым встречным-поперечным". Николай весело и без всяких задних мыслей ответил, что он просто поболтал с Юлей "о всякой хозяйственной ерунде" и что она "забавная и непосредственная девчонка".

7 июля

Возвращаясь с речки, Николай обратил внимание на перешёптывания деревенских женщин, сопровождавшиеся странными улыбками и взглядами в его сторону. Вечером Серёга, сын Зинаиды Михайловны, работающий шофёром в сельхозкооперативе, спросил у Николая: "Что там у тебя с Юлькой?" На встречный вопрос "а что у меня может быть с этим в общем-то ещё ребёнком, кроме самой простой болтовни?" Серёга возразил: "Не знаю, не знаю, только люди говорят, что у вас вроде как роман и ты собираешься её увезти..." Николай расхохотался и вскоре, увлечённый работой, забыл слова Серёги, посчитав их за шутку. Однако странно нелюбезное отношение Зинаиды Михайловны в течение вечера заставило Николая призадуматься. Размыслив, он сделал для себя вывод, что какой-то случайный свидетель его разговора с соседкой решил сыграть с "городским" злую шутку и убедил местных в своей небылице.

8 июля

Обычный разговор Николая и Юли в этот день не состоялся: весь день девушка не показывалась в саду, хотя накануне планировала там разные прополки. На речке деревенские мальчишки о чём-то подшучивали над Алёшкой, братом Юли, и тот смущённо поглядывал на Николая. Вечером к мужчине пришла "с серьёзным разговором" соседка Валентина, мать Юли. Довольно продолжительную беседу можно условно поделить на три части. Первая, весьма невразумительная, состояла из выяснения собственно предмета разговора, "прощупывания" собеседника и совместного поиска

стиля общения. Вторая, самая длительная, включала в себя перечень всех деревенских сплетен, которые невидимыми, но крепкими нитями связали "дачника" с семьёй Валентины. Деревня, не заморачиваясь фактами, порешила, что Николай - "важный человек", что он увозит Юлю в город в качестве любовницы, потому что в городе ему "уже усе надоели", "та в деревне и бабы поздоровее и почище городских". По другой версии, Юля беременна, Николай хочет откупиться, но "девка не дура, требует жениться", иначе грозит судом, "потому что хотит жить у городе". Рождение третьей версии, которая нашла немало сторонников среди пожилого населения деревни, очевидно, произошло под влиянием теленовостей. Состояла она в том, что Николай - маньяк и совратитель, Юля - его первая жертва, но опасность угрожает всем женщинам села от пяти лет до восьмидесяти. Воспринимая всё как полную нелепицу, Николай поначалу улыбался. Однако Валентина, вывалив в его маленькой комнатушке эту кучу глупо-смешной информации, повела разговор так, что Николай с ужасом понял: она верит почти всему и именно в соответствии со сплетнями хочет выяснить его планы относительно дочери. Оклеветанному мужчине стоило немалого труда, чтобы вернуть бедную женщину в реальность. Оказалось, что уродливые воздушные замки, заселённые выдумками, могут быть крепче каменных. Валентина так и не смогла до конца стряхнуть шелуху домыслов и увериться, что в её жизни ничего плохого не произошло и заботиться не о чём.

В заключительной части этого неприятного разговора решался вопрос о том, что делать дальше. Николай, дабы оградить девушку от грязи кривотолков, обещал прекратить всякое общение с ней. Валентина охала, костерила деревенских злопыхателей, извинялась перед соседом, но лицо её, на котором застыли испуг и растерянность, выдавало женщину.

9 июля

В этот день Николай по двум причинам не выходил из дома: заставил себя усиленно работать и неуютно чувствовал себя после всего, что узнал о людях, окружающих его в селе. Работа шла плохо. Николаю всё время казалось, что его съёмная комната наполнена местными сплетниками, которые, совершенно не стыдясь, повторяют и повторяют свои выдумки.

10 июля

Большую часть дня Николай провёл в блужданиях по окрестностям села. Старался выбирать безлюдные места, что вполне удавалось: взрослые работали, детвора купалась или гоняла по улицам на велосипедах. Вечером, поужинав за общим семейным столом Зинаиды Михайловны, Николай не поспешил уединиться, как в предыдущие два дня, а остался поболтать с Серёгой. Вдруг хозяйка в открытую начала возмущаться тем, что постоялец, за которого поручилась её родственница, знакомая Николая, "вытворяет Бог знает что": "пудрит мозги бедной девочке-соплячке", "задурил ей голову", из-за чего ей, Зинаиде Михайловне, "стыдно людям попадаться на глаза" и т.д., и т.д. Попытки Николая выяснить суть претензий успеха не имели. Масла в огонь подлил Серёга словами "да ладно ты, мать, подумаешь, двадцать пять лет разницы. Пусть дурочка думает следующий раз. Сделает аборт да и всё..." Когда же он заявил, что сам "оказался такой недогадливый", то получил от матери нагоняй почище постояльца. Николай же со словами "какие аборты! Подурели люди!.. Боже, какая грязь, грязь..." выскочил из-за стола, побежал к себе в комнату, собрал сумку и бухнулся спать, мечтая, чтобы поскорее наступило утро.